На вечерние торги старых мастеров Christie’s 6 декабря в Лондоне выставлена картина фламандской художницы XVII века Михаэлины Вотье «История семьи: идеальный брак Исаака и Ребекки». Ретроспектива Михаэлины Вотье, прошедшая этим летом в Антверпене в музее MAS, стала сенсацией в мире искусства и впервые представила художницу и специалистам, и широкому зрителю. Сведения о ней по крупицам собирала куратор выставки, историк искусства, профессор Университета Левена, эксперт по фламандской живописи XVI–XVII веков Катлейне ван дер Стихелен.
В ноябре госпожа Ван дер Стихелен приезжала в Москву по приглашению ярмарки BRAFA и выступила с единственной лекцией в фонде IN ARTIBUS. Специально для ARTANDHOUSES она рассказала о том, как искусствоведы находят новых художников, почему коллекционеры готовы платить за них круглые суммы и какое место занимают женщины в истории искусства.
Михаэлина Вотье была неизвестной художницей вплоть до недавней выставки. Как и когда ее вообще открыли?
Примерно 25 лет назад я была в Музее истории искусств в Вене на конференции. Я изучала фламандских художников XVII века из Антверпена уже долгое время и попросила куратора показать мне один из портретов их коллекции, который приписывался Антонису ван Дейку. Портрет находился в запасниках, и куратор любезно согласился проводить меня в хранилище. Работа, которую я искала, оказалась совсем не интересной и явно была написана не Ван Дейком, но, когда мы уже покидали хранилище, мое внимание привлекла картина большого размера. Это было в отделе фламандской живописи, которую я хорошо знаю, но я не могла предположить, кто мог бы быть ее автором. Я спросила куратора, действительно ли картина — часть фламандской коллекции, и он ответил, что это очень редкая работа и, более того, она написана женщиной. Я была заинтригована — передо мной была великолепная живопись, но ее автор был никому не известен. Так я познакомилась с Михаэлиной Вотье. Я стала искать информацию, увидела другие ее картины в Вене. После первого исследования мне удалось обнаружить десять работ, все они были подписаны, что стало хорошей базой для дальнейшего изучения.
Вам удалось выяснить, как ее работы оказались в Вене?
Все ее картины, хранящиеся в Музее истории искусств в Вене, происходят из коллекции эрцгерцога Леопольда Вильгельма. Он жил в Брюсселе около десяти лет, с 1647 по 1656 год, и за это время пополнил коллекцию сотнями произведений. Леопольд любил итальянскую живопись, но во время пребывания в Брюсселе он интересовался в основном антверпенскими и брюссельскими художниками. Уезжая из Брюсселя в Вену, он забрал все картины с собой. И уже в Вене поручил одному из приближенных художников составить полную опись своей коллекции. В этом списке значатся четыре картины «мадемуазель Вотье из Монса». Монс — город в бельгийской Валлонии, в голландском варианте он назывался Берген. Таким образом мы узнали, что Михаэлина была достаточно успешна и популярна при жизни, раз смогла заинтересовать эрцгерцога, была родом из Монса, но в середине XVII века, очевидно, жила в Брюсселе и была близка ко двору. Дальше последовали два логичных шага — я отправилась в архивы Монса и Брюсселя и попыталась составить каталог ее работ.
А затем решили организовать выставку?
Я пыталась сделать это в течение многих лет, но никто из директоров музеев, с которыми я разговаривала, не был заинтересован в том, чтобы тратить силы и средства на организацию выставки художницы, которую никто не знает. Их нежелание понятно — любой музей должен зарабатывать. Я обращалась даже в вашингтонский Национальный музей женщин в искусстве, единственный известный мне музей такого рода в мире, но даже они мне отказали. Я была совершенно расстроена. Но тут появилась трехлетняя программа поддержки фламандских мастеров, и в ее рамках — «Антверпенское барокко», которую финансировал Антверпен и офис по туризму Фландрии, что дало возможность привлечь средства. Хотя Михаэлина не работала в Антверпене, XVII век и барокко — это ее время. К тому же в программе совсем не было «особого» искусства — ни гомосексуалистов, ни инвалидов, ни женщин-художниц. Это был наш шанс.
Что было самым удивительным в процессе изучения Михаэлины?
В первую очередь я была поражена качеством самой живописи. Технически она настоящий виртуоз. К сожалению, мы не знаем многих деталей ее биографии — например, у кого она училась живописи. Известно только, что у нее был брат, который тоже был художником. Я могу предположить, что у него был учитель и он занимался с обоими. Мы знаем, что в 1621 году он был принят в гильдию художников в Брюсселе, и в документах была сделана пометка о том, что он учился где-то за пределами Брюсселя. В работах обоих Вотье очевидно итальянское влияние. Нельзя исключать, что он учился в Италии, и Михаэлина вместе с ним. А может быть, он повлиял на ее живопись, когда вернулся в Брюссель. Пока это остается одним из главных вопросов. Второй удивительный момент заключается в том, что Михаэлина работала во многих жанрах, что было не характерно для того времени. В XVII веке даже среди живописцев-мужчин мало кто совмещал портрет, религиозную живопись, жанровые сцены, цветочные композиции. А Михаэлина писала всё. При этом интересно, что она всё время добавляла к традиционным сюжетам собственные оригинальные детали. Например, в «Мистическом обручении святой Екатерины» на первом плане, разумеется, мы видим саму Екатерину и Христа с кольцом. Но за ней изображена женская фигура с ветвью в руках, у которой нет больше никаких атрибутов, позволяющих ее идентифицировать, при этом она смотрит на Иоанна Крестителя, их взгляды встречаются, и агнец рядом с ним, очевидно, относится не только к Крестителю, но и к этой женской фигуре. Больше я нигде такой трактовки сюжета не встречала. Другой пример — «Автопортрет с мольбертом». Сам по себе он вроде бы типичен, но никогда художники не писали себя с атрибутами ванитас. А Михаэлина размещает на мольберте часы — вещь, безусловно, ценная, но здесь явно свидетельствует не о ее богатстве, а напоминает о бренности всего земного. На прекрасной картине «Два мальчика, пускающих мыльные пузыри» мы видим песочные часы, погасшую свечу, эфемерные лопающиеся пузыри — все атрибуты ванитас. Михаэлина часто задумывается о том, что всё проходит. Но еще любопытнее то, что ее судьба это подтвердила. Она была известна при жизни и абсолютно забыта после XVII века. Может быть, эти изображения говорят нам о ее проницательности, и она предчувствовала, что ее слава мимолетна. В любом случае странно, что она жила с таким ощущением.
Как же получилось, что настолько выдающаяся художница выпала из поля зрения коллекционеров и историков искусства?
Возможно, она входила в очень узкий круг людей, связанных с эрцгерцогом Леопольдом. А может, была слишком нетипична для своего времени и непонятна современникам. В то время ведь были и другие женщины-художницы. Например, Клара Петерс, писавшая замечательные натюрморты. Но Петерс упоминают многие авторы последующего времени, когда заходит речь о женщинах-живописцах во Фландрии и Нидерландах, а упоминаний о Михаэлине нет.
Тогда как объяснить такой факт: в марте 2016 года, еще до вашей выставки, «Портрет Мартино Мартини, иезуитского миссионера в Китае» кисти Михаэлины Вотье был выставлен на торги Koller в Цюрихе, и при эстимейте €5–8 тыс. продан за €400 тыс. В прошлом году «Женский портрет» на Christie’s ушел за $511,5 тыс. Кто эти коллекционеры, которые готовы платить весомые суммы за неизвестную художницу?
На самом деле в 2016 году на разных торгах было три работы Михаэлины с эстимейтами в пределах 10 тыс., и каждая была продана в районе полумиллиона. Помимо высокого качества живописи, число женщин-художниц среди старых мастеров очень невелико. Мы знаем итальянских барочных художниц, таких как Артемизия Джентилески, Элизабетта Сирани, Софонисба Ангвиссола, и, может быть, еще пару, если говорить о действительно лучших. На севере Европы — Клара Петерс. Кстати, несколько лет назад Королевская галерея Маурицхейс в Гааге купила натюрморт Петерс за €1 млн. Кроме того, из северных авторов стоит упомянуть голландскую жанровую художницу Юдит Лейстер. Ее работ на рынке практически нет, а если появляются, то даже маленький холст вы не купите дешевле миллиона. Но их биографии очень отличаются от Михаэлины. Например, Лейстер происходила из семьи обедневшего пивовара и именно поэтому могла заниматься живописью, не рискуя нарушить социальные стандарты и скомпрометировать семью. Однако, выйдя замуж за художника Яна Моленара, она прекратила занятия живописью. То есть она писала картины ради денег, а не из художественных амбиций или душевной потребности. Михаэлина, напротив, была из богатой аристократической семьи, ее родители были интеллектуалами, ее брат также был художником, они жили в Брюсселе и были близки ко двору. Ее можно сравнить с Софонисбой Ангвиссолой, которая была дочерью знатного отца, ее мать умерла, когда она была совсем ребенком, и отец поддерживал и ее, и сестер в стремлении стать более или менее профессиональными художницами, что и произошло с Софонисбой. Но она оставалась внутри аристократического круга, в отличие от Михаэлины, которая была близка ко двору, но не стала его частью.
Известно, каким образом Михаэлина была включена в арт-рынок в свое время?
Очевидно, что Леопольд, заказавший ей четыре работы или выбравший из уже написанных, заплатил за них. Сохранилась запись в дневнике одного из приближенных эрцгерцога, который тоже купил картину Михаэлины за 25 гульденов. Я думаю, когда она писала крупноформатные работы, такие как «Благовещение» или «Обучение Девы Марии», она писала их не для себя, это был официальный заказ, и она зарабатывала таким образом деньги, которые шли в семью. Мы знаем, что пока они с братом жили в Брюсселе, они всё время продавали и покупали земли, дома, заботились о недвижимости. И это говорит, что она не была беззаботной дочерью богатых родителей, рисующей для удовольствия. При этом мы знаем, что она жила в красивом доме в центре Брюсселя. В процессе исследования я столкнулась с чудовищной вещью — в архивных книгах нотариуса именно та книга, в которой, согласно датам, должно находиться завещание Михаэлины, оказалась утрачена. Соседние тома есть, а этого нет. И это большая потеря, поскольку завещание могло бы много рассказать о ее собственности, деньгах, картинах, а также о ее эмоциональной жизни и о людях, которых она любила. Из завещания ее брата Шарля Вотье мы знаем, что она оставила всё, что у нее было, ему, без каких-либо подробностей. Шарль, составлявший завещание около десяти раз, в одном из них просил продать всё имущество с аукциона, и это была бы для нас большая удача, поскольку тогда был бы каталог с описанием имущества. Но в последнем завещании он отменил аукцион и просто оставил всё единственному родственнику, их с Михаэлиной племяннику. Я просмотрела все документы этой семьи. Племянник был богат и имел тринадцать детей, так что дальше собственность была разделена на тринадцать семей, но нигде нет никаких описаний. По идее, в семье должно было остаться много картин, но ни в каких аукционах XVII–XVIII веков мы не встречаем имен Шарля и Михаэлины Вотье. И это тоже способствовало забвению — не было циркуляции картин на рынке. Я связывалась с нынешними наследниками семьи Вотье, они отрицают наличие картин в семье, и, поскольку до сих пор принадлежат к высшему классу, некоторые из них вообще не хотят признавать, что кто-то из предков зарабатывал на жизнь искусством.
Сколько всего работ Михаэлины известно сегодня?
Мы нашли тридцать ее работ, и еще пять картин, представляющих пять чувств, известны по существующим копиям, но мы не знаем, где находятся оригиналы. Примерно половина картин Михаэлины подписаны, остальные атрибутированы по стилистическим признакам. Причем подпись она ставила очень специфическим образом — всегда курсивом и краской, совпадающей по тону с живописным фоном, тон в тон. Из-за этого ее сложно обнаружить.
Помимо Вотье, у вас был более широкий проект о женщинах в искусстве?
Да, в 2000 году вместе с голландскими коллегами мы подготовили большую выставку в Музее современного искусства в Арнеме «Женщины-художники Бельгии и Нидерландов. 1500–1950». Это был первый случай, когда кто-то попытался представить такой срез.
Сколько художниц там было?
Около пятидесяти, несколько работ Михаэлины в том числе.
Не так уж много.
Да, но для выставки мы производили отбор. Для меня лично это была первая большая работа с женским искусством, и с тех пор я всегда подталкиваю своих аспирантов в Университете Левена выбирать в качестве темы диссертации искусство женщин-художниц. Около двадцати пяти диссертаций было защищено, но большинство всё же изучают художниц XIX столетия — это проще, больше источников информации. Есть много тонких моментов в изучении женской иконографии. Например, женщины всегда, во все времена любили писать цветы, даже в начале ХХ века. С другой стороны, можно предположить, что это был единственный жанр, которого от них ожидали. Даже в литературе женскую красоту часто сравнивали с прекрасным цветком. Вопрос в том, был ли выбор цветочного жанра их личным желанием или результатом давления извне.
И какой же ответ?
Я не знаю. Я вижу, что даже в современном искусстве художницы всё еще часто обращаются к цветочным мотивам в самых разных формах. Но в начале XXI века уже нет препятствий в выборе тем. Не знаю, как в России, но в Европе женщины-художницы, как правило, не хотят, чтобы подчеркивалась их гендерная принадлежность. Но они всё равно не столь известны, как мужчины, — достаточно посмотреть на ежегодные рейтинги самых дорогих продаж. То же самое происходит в академической сфере. Огромное количество женщин защищают диссертации, но только единицы становятся профессорами. Такие женщины, как Михаэлина, — исключение, сломавшее все правила.