Евгений Асс известен во многих, порой противоположных ипостасях. Он архитектор и художник, выставочный дизайнер и член Архитектурного совета Москвы, ректор архитектурной школы МАРШ, автор и соавтор многих архитектурных проектов, в том числе полюбившихся москвичам обновленной Крымской набережной и парка Музеон.

Кроме того, сегодня он готовится выпустить книгу и сделать выставку своей графики в одной из московских галерей или в музее: «Приглашений много, я еще не решил». 

Евгений Асс объяснил ARTANDHOUSES, как сносятся старые и строятся новые здания в Москве, какими полномочиями наделен главный архитектор столицы, и рассказал об эротизме занятий графикой.

Начнем с самого животрепещущего вопроса: снос московского особняка Булошникова на Большой Никитской. Что вам известно?

Тут два ответа и оба печальные: с одной стороны, я, конечно, удручен самим фактом этого сноса. Это трагическое событие, потому что разрушение пока еще сохраняющегося ансамбля Большой Никитской и появление какого-то нового дома, соизмеримого со зданием ТАСС, будет, на мой взгляд, ужасающим диссонансом для всего этого места. С другой стороны, меня это удручает и как системная проблема, потому что это один из типичных случаев для Москвы, когда такие важные градостроительные решения принимаются не на экспертном уровне, а на уровне властно-экономическом, где ценностные ориентиры совершенно другие, нежели у экспертного сообщества. 

И нет никаких сдерживающих факторов?

Нет никакого контроля над деятельностью Земельной комиссии, а все решения относительно будущей застройки города принимаются именно ею — она выдает так называемый ГПЗУ (градостроительный проект земельного участка), в котором прописаны все параметры будущего здания. И еще до появления архитектуры становится понятно, что здесь может быть. Например, на этой территории (не знаю, существует ли уже проект на этот участок) по проекту планировки и застройки уже плотность в разы выше, чем та, которая существует сегодня на Большой Никитской, и предписанные параметры 9 этажей и так далее (для непосвященных — плотность обозначает количество квадратных метров на единицу территории). Дальше уже можно спорить о том, какая это будет архитектура — очень некрасивая или не очень красивая, но уже факт объема зафиксирован, а это половина дела. То есть уже никто не сможет сказать: «А давайте здесь сделаем современный, но трехэтажный домик». Это решение принимают не архитекторы.

А у главного архитектора Москвы нет никаких инструментов управления этим процессом?

Даже если главный архитектор и участвует в работе этой Комиссии, его слово вряд ли является решающим.

Какой ужас!

Интересно, что жители Москвы даже не представляют себе, как это устроено, и поэтому начинают кидаться на бедного главного архитектора, который вообще не уполномочен. Это лежит за пределами его компетенции.

А что же архитекторы вообще не имеют возможности повлиять на это?

Я являюсь членом Архитектурного совета Москвы, и, к большому сожалению, такие системные вопросы не входят в его компетенцию. Архитектурный совет является консультативным органом, который принимает постановления относительно тех или иных архитектурных решений по сравнительно узкому кругу объектов. Мы собираемся раз в месяц-полтора и обсуждаем один-два, в лучшем случае три объекта, даже не обязательно центровые.

Это жилые или административные здания?

Это бывают и гостиницы, и торговые центры, и пересадочные узлы, но речь не заходит о градоформирующих системах.

А от кого же зависит всё остальное?

Решения принимаются на совершенно другом уровне. Главный архитектор отвечает за внешний вид, а не за системные решения.

Но ведь внешний вид — это важная часть архитектуры…

Важная, но не решающая. Недавно мы как раз обсуждали историю с застройкой места под Киноцентром на Красной Пресне, где планируют возвести 18-этажное здание, которое фактически уничтожит панораму высотки на площади Восстания, закроет виды из зоопарка и так далее. Совершенно катастрофическая вещь, да? И я лично обсуждал с главным архитектором, что можно с этим сделать. Изменить решение Земельной комиссии нельзя, а там написано, что высота 72 метра или что-то около того, плотность такая-то, вот столько будет там «мяса» построено. А дальше давайте с вами обсуждать: будет это построено из стекла и бетона или кирпича и цемента. То есть эта масса будет существовать, а дальше мы будем обсуждать: это будет очень некрасиво или не очень некрасиво. В какой степени некрасивости мы сможем это принять? Но факт существования этой огромной массы, он как бы предопределен. Поэтому, к сожалению, в полномочия главного архитектора входит вот это обсуждение: насколько это может быть некрасиво.

А вам заказывали крупные девелоперы какой-нибудь проект?

Я давно самоустранился от этой деятельности, именно остерегаясь подобных испытаний. Возникает очень много искушений как финансовых, так и творческих, ведь это как бы шанс построить что-то такое… Я не хочу с этим связываться.

Как вы относитесь к тому, что строят в Подмосковье? Вы лично знаете людей, которые такое проектируют?

Конечно, я и сам кое-что проектировал.

Ну с вашими проектами я знакома. Я про замки, палаццо и другое дурновкусие.

Это вопрос очень-очень сложный. Всё развитие и Подмосковья, и многих других российских пригородов — это совершенно уникальная градостроительная ситуация. Москва практически повторяется дважды: она есть в виде Москвы, и есть в виде дач, а теперь еще и поселков. Это всё растет, распространяется, все сельскохозяйственные земли в ближайшем Подмосковье уже заселены, и конца и края этому не видно. Это само по себе уникальное и требующее отдельного изучения явление. Почему это застраивается таким образом — это отдельный вопрос. Я за вкус русского народа ответственности не несу. Вы называете это дурновкусием, но с вами не согласятся, пожалуй, 90% населения, потому что это тот вкус, который они исповедуют, и они с ним выросли, живут и считают, что так и надо. Их подстегивает с большой эффективностью строительная индустрия, которая производит весь этот треш, подстегивают разного рода печатные и интернет-издания, которые пропагандируют не столько вкус, сколько образ жизни. Ведь вся эта «красота», она в меньшей степени имеет отношение к эстетическим ценностям, чем к представлению о правильном образе жизни. Вот так жить положено, так жить хорошо. 

Простой пример из собственной практики. Я построил один дом за городом, и сосед моего заказчика попросил его проконсультировать по вопросу объединения кухни с гостиной. И он спрашивает: «Как ты думаешь, как сделать проем? Я хочу арочный». Я ему отвечаю: «Да нет, по-моему, надо сделать прямоугольный, просто чуть побольше». Он на меня так посмотрел и говорит: «А мне говорили, что ты хороший архитектор». Я его разочаровал, потому что в его концепции прекрасного арка была обязательна. И с этим трудно как-то бороться, да и надо ли? (Смеется.)

Недавно я был еще на даче у своего приятеля недалеко от Москвы и посмотрел, что там строят. Ну, конечно, обхохочешься, такие чудеса, и при этом видно, что сам хозяин так не нарисует, значит, всё-таки есть какие-то ребята, которые на этом зарабатывают, и это понятно.

Но пусть они лучше построят один уродливый дом где-нибудь там, в Подмосковье, чем уродливый дом на Большой Никитской, всё-таки несравнимые величины.

Современная архитектура каких стран вам интереснее всего?

Сложный вопрос. Мне многое нравится в скандинавской архитектуре по разным причинам. Мне многое нравится в японской архитектуре. Португальская и испанская архитектура мне кажется тоже очень интересной. Еще у меня есть такая база многолетняя в Швейцарии, где очень много друзей и близкой мне, созвучной архитектуры. Но совсем не обязательно, что эти случаи частной архитектуры влияют на городской контекст. Думаю, что это проблема всего мира, в целом — это кризис городов. И та проблема, с которой мы начали наше обсуждение, Большая Никитская, существует в том же Лондоне и других больших городах. 

Много хороших архитекторов есть в разных странах, я перечислил то, что лежит на поверхности, но в той же Франции наверняка есть интересные авторы, правда там немного другая архитектурная культура. А вот меньше в Италии, например. По сравнению со средневековой и ренессансной архитектурой современная несколько отстает!

Как художник вы в основном занимаетесь графикой.

Можно сказать, исключительно графикой.

Это связано с поиском новой формы или неинтересны эксперименты с другими техниками?

Да что-то я пробовал другое; графика, скорее, связана с профессиональным навыком. Я привык, что у меня всегда в руке карандаш или перьевая ручка и я что-то чиркаю. Вот я сейчас не чиркаю и что-то даже нервничаю, ведь рука ничем не занята! 

А потом это чирканье во что-то превращается: иногда в какие-то концепции, иногда в какие-то штрихи. Графика мне понятнее, и я люблю карандаш еще из-за звука: шорох тушующих карандашей, как писал Набоков. Есть какой-то определенный эротизм в этой технике. Лежит белый лист и чего-то ждет от тебя. Вы находитесь с ним в очень сложных взаимоотношениях. Всегда очень трудно как-то на него напасть. Происходит сложный диалог с пустым листом: с одной стороны — искус, соблазн, а с другой — страх и риск. Даже если это простой лист формата А4, я чувствую себя как охотник: стрелять или не стрелять?

Вас причисляют к минималистам. Но насколько мне известно, вы отрицаете этот термин.

Нет, я уже смирился с этим. Я не то что отрицаю, я немножко опасаюсь неточности, хотя традиция, в которой я работаю, близка к этому определению.

У меня есть такая статья «Апология простоты», и мы с подругой Леной Ревич устраивали такой перформанс, который назывался «Простой концерт для скрипки с архитектором». Мы выбрали музыкальные сочинения, которые нам казались соответствующими этой терминологии. Лена играла на скрипке, на экране крутились мои рисунки, а я читал текст про простоту. Для меня это очень важное понятие, идея простого как некая концепция для меня очень важна. За этим очень много всего стоит и скрывается. Поэтому термин «минимализм» в некотором смысле сплющивает это понятие, извращает эту фундаментальную и глубокую для меня идею простоты, которая имеет платонические основания, и сводит её к стилистической матрице, в которой мне тесновато. Поэтому я не то что как-то отбрыкиваюсь от этого термина, просто мне это кажется упрощением. Тем более что сейчас в архитектуре появился такой минималистский маньеризм, который мне совсем не симпатичен: выхолащивание всего до бесчувствия, до полной стерилизации.