Этот год для итальянского дизайнера Фабио Новембре — год реплик: Gufram выпустили новую версию легендарного кресла «Jolly Roger», а Riva 1920 — стола «A punta di piedi». Дизайнеру уже пятьдесят один — радует ли его, бунтаря и экстремиста, ретроспективность, выяснял ARTANDHOUSES.
Вы хотите быть вечно молодым?
Все хотят. Я не исключение. Но я за естественный ход вещей. Мы рождаемся, мы умираем. Если правы фантасты, скоро мы будем жить до двухсот лет. Но тело изнашивается, у материи есть свой срок годности. Я не боюсь смерти. Например, кресла «Jolly Roger» — в этом году Gufram выпустили их с вудуистским принтом, это образ memento mori.
Хотя… Мальчишкой я часто играл с друзьями в пиратов. У нас, конечно, был свой «Веселый Роджер», мы с гиканьем носились по улицам Лечче (маленький городок на юге Италии, откуда Новембре родом. — ARTANDHOUSES), размахивая им в предвкушении команды «На абордаж!». В 2013-м я вспомнил пиратский флаг и сделал кресло. Вы знаете, что мой дедушка был пиратом? А если серьезно, я только хотел сказать, что все смертны. Будет спокойнее это принять.
Провокация — ваше творческое кредо или стиль жизни?
Одно другому не мешает. Я хожу по дому в маске гориллы. Сегодня фотографируюсь голым, завтра — в образе Христа. Я импульсивен. Я много жестикулирую. И да, я люблю эффект smoky eyes и часто пользуюсь подводкой.
Мой дизайн не про уют, не про очаг, этику, толерантность, здоровое потребление. Я стремлюсь к взрыву эмоций, выбросу энергии, восхищенному «ах!». Я кричу о себе, и в жизни — у меня красивый, раскатистый баритон, — и в работе.
Вы делаете антропоморфную мебель. Чем вас вдохновляет человеческое тело?
Я помешан на сексе. Мы рождаемся от семени. Поцелуй, на мой взгляд, чистая магия. Тело для меня неиссякаемый источник наслаждения и веры в человека. Я уверен, что прообразом дома была утроба матери. Дизайн создает оболочку. Понимаете? Мы «упакованы», защищены, в этом смысле для нас дом как крепость.
Поэтому я создаю телесное. Моя мебель обволакивает вас, повторяя контуры вашего тела. Она создает ощущение уюта на ментальном уровне. Не за счет тактильности: ах, какая приятная фактура, хочется касаться. Нет! Моя связь глубже. Когда вы сидите в моем кресле, вы подсознательно становитесь эмбрионом.
Расскажите о новинках этого года.
Я начал делать ковры! Марка Illulian предложила мне сделать ковер. Конечно, у меня есть своя теория: ковер — это архетип мужского и женского. Ведь он рождается благодаря нити (женское начало) и утку (мужское). Первое жилище было из шкур, у кочевников — из ковров. Отрез ткани становился границей миров: агрессивной среды снаружи, полной опасностей и неизведанного, и чувства защищенности, тепла, любви внутри, за ним.
Моя модель для Illulian называется «Sottosopra», «Взгляд, обращенный к небу». Она сделана в духе барочных обманок, изображений, имитирующих реальность. Художники XVIII века изображали на стенах двери в никуда и стол с яствами, которые не отличишь от настоящих, и «развешивали» на стенах охотничьи трофеи, а между тем это был художественный фейк. Я же изобразил колоннаду Брунеллески, казалось бы, классику классик. Но она открыта небу, перспектива, заданная мастером, опровергает сама себя. Я говорю: «Мир можно и нужно перевернуть, попробуйте сбежать, взглянуть на вещи иначе, и да обрящете!»
А перевыпуск стола «A punta di piedi» для Riva 1920 — невинная, на первый взгляд, вещь, тоже несет некий подтекст?
Сначала мы сделали этот стол двухцветным. Один конец — самый обычный на вид, из дерева, на разлапистых ножках-бочонках, всё, как у всех. Таких столов миллионы. Но вот с другого конца я покрасил его в белый цвет, а вместо обычных ножек поставил точеные ножки… балерины на пуантах. В этом году фабрика выпустила эту модель в новом финише из обугленного дуба.
Подтекст был вроде оливковой ветви, ветви мира. Я придумал эту вещь в рамках проекта для социальных столовых, где бесплатно кормят бездомных. Riva 1920 принимали в нем участие. И я хотел, чтобы люди, часто отчаявшиеся, с тяжелой судьбой, не просто набивали себе желудок, а вдруг столкнулись с чем-то необычным, чтобы это заставило их пробудиться или хотя бы просто улыбнуться.
Ваши кумиры в сфере современного искусства?
Я фанат Микеланджело Пистолетто. Мне нравится, что в его работах есть вызов. Но и теоретическая база что ли. Я за эпатаж, но он должен быть на что-то нацелен. Нужно не просто будоражить умы, а, провоцируя, постигать суть мироздания. Такой менторский эпатаж! В юности, когда я учился режиссуре в Нью-Йорке, я водился с Джеффом Кунсом. Но эти воспоминания, как и у всех студентов, больше по части попоек.
Вы часто обращаетесь к искусству сюрреалистов — лампы под Де Кирико, например… Вам близко их восприятие мира?
Настольная лампа «Muse» для Venini. Да, но знаете, тут больше от Ганди. Да-да, Ганди и философии непротивления. В 1916 году Де Кирико с друзьями прикинулись ранеными, чтобы затаиться в госпитале и не возвращаться на фронт. Скажете, дезертиры? А я скажу, у них была своя позиция, они не хотели убивать, и они нашли способ ее отстоять. «Муза», так переводится название светильника, выглядит как человек в стальной маске (действительно, он напоминает героя Де Кирико, да ведь, собственно, его полотна о том же — о внутренней, духовной эмиграции), он противопоставил себя миру, надел маску, ушел в свою реальность, надреальность.
Вы учились на режиссера. Это всё — ваше творчество, жизнь — один большой спектакль, некий сценарий? Когда ждать кульминации?
Да нет, всё случайно. Я люблю полагаться на случайность. Многое в моей жизни случилось только потому, что я ловил момент. Конечно, у меня есть план на завтра, например, есть мечты о будущем, но вообще я стараюсь далеко не заглядывать, предпочитаю дать жизни возможность меня удивить. А насчет кульминации, возвращаюсь к вашему первому вопросу — мне пятьдесят, и надеюсь, это лишь многообещающее антре!