Вслед за Парижем, Касселем, Венецией, Брюсселем японская звезда Тадаси Кавамата свил «гнездо» в Пушкинском музее в Москве. Его знаменитые, похожие на птичьи гнезда инсталляции вписаны в музейное пространство так, что некоторые не сразу заметны глазу, но искать их нужно на деревьях в музейном дворе, в залах старых мастеров, у входа в греческий дворик и даже в кабинете директора (если повезет попасть в музей в ее отсутствие). Ну а главный объект, похожий на деревянную ступу, расположился в Итальянском дворике.
Тадаси Кавамата известен работой с темой памяти, и по инициативе Пушкинского музея для главного объекта он использовал паркет усадьбы Голицыных, которая вошла в состав Музейного городка и где после реконструкции будет располагаться экспозиция импрессионистов.
Во время вернисажа в Пушкинском музее художник рассказал ARTANDHOUSES о своей работе и раскрыл секрет, как ему удается понимать русскую речь.
Благодаря анонсам от вас ждали более масштабной инсталляции, задействующей фасад здания, но этого не случилось. Что пошло не так?
Мы всё еще ждем разрешение на использование фасада. Кроме того, я был очень ограничен во времени — я приехал всего на несколько дней и продолжу работать и после вернисажа вплоть до своего отъезда, чтобы сделать максимум. Я в принципе не тот художник, которому необходимо пустое музейное пространство и свободные стены. Напротив, для меня важны наличие экспонатов и интервенция моих объектов в постоянную экспозицию.
Когда вы работали с фасадом Помпиду и Вандомской площадью, разместили «гнездо» прямо наверху Вандомской колонны, таких проблем не возникало?
Нет, что вы, еще как возникали! Бюрократические проблемы везде одинаковые. Но я стараюсь найти лазейку и просочиться. Мне очень нравится работать с музеями, но, возможно, я для них один из самых сложных художников.
Во Франции в замке Шато-Мальроме сейчас выставлена ваша инсталляция «Облачность», посвященная Тулуз-Лотреку. И там, и в Пушкинском вы работаете с темой памяти?
Да, но это разные виды памяти. Шато-Мальроме — место, где умер Тулуз-Лотрек, там жила его мать, и это разговор о семейной, личной памяти. Здесь же речь об общественном пространстве, в котором собрано множество шедевров со всего мира. Паркет из дома Голицыных содержит частички истории тех людей, которые ходили по нему, несет в себе их воспоминания. Сложно представить, сколько историй в нем сокрыто. Чтобы прочувствовать такие работы, необходимо воображение. К сожалению, я до сих пор мало знаю о русских людях, о москвичах — я пробыл здесь слишком мало времени. Возможно, в будущем этот пробел получится заполнить.
Вы уже приезжали в Москву, знакомились с местом?
Нет, в Москве я первый раз. Я встречался с директором, и мы вместе придумали этот проект. Разумеется, я читал книги, изучал пространство заочно.
Почему именно дерево стало вашим главным материалом?
Любой человек может работать с ним. Если бы я работал с металлом или камнем, то нужно было бы сотрудничество со специалистами. А здесь даже ребенок может принять участие в создании произведения, и это очень важно для меня. Ну и экономическая сторона играет роль — дерево достаточно дешевый материал.
Если вам важно создавать произведения вместе с людьми, в чем вы видите свою задачу как художника?
Я ничего не знаю и всё время учусь у людей, вместе с которыми создаю свои объекты.
В начале ХХ века японское искусство оказало большое влияние на французских художников. Сейчас, спустя сто лет, японские художники снова притягивают к себе внимание и Европы, и всего мира. Как вы ощущаете себя внутри этого процесса?
Для японцев этот процесс не всегда очевиден. Многие живут внутри страны и своей культуры, и если человек нечасто выезжает за границу, особенно как это было в начале ХХ века, он этого даже не замечает. Я не ощущаю себя абсолютно японским художником, хотя и не могу полностью отказаться от своих корней. Я давно уехал, десять лет живу в Париже, много путешествую, работаю в разных точках планеты, так что я нахожусь где-то посредине. Кстати, моя мать родилась в России, на Камчатке, во время Второй мировой войны. Она жила в России до восемнадцати лет, говорит по-русски и сейчас, поэтому я немного понимаю ваш язык.
Вы известны как автор крупноформатных site-specific инсталляций. Есть ли у вас более камерные работы для частных коллекционеров?
Я делаю небольшие вещи — объекты, рисунки, и не обязательно для частных коллекционеров, но и просто для себя.
В русских коллекциях есть ваши работы?
Я не знаю. Я отдаю их галеристам и не слежу за их судьбой.
