В издательстве Grundrisse, известном по переводам интеллектуальной литературы, вызывающей дискуссии, и изысканному дизайну, вышла книга Маурицио Лаццарато «Марсель Дюшан и отказ трудиться». Франко-итальянского философа, социолога, медиа-теоретика и политического активиста занимают темы нематериального труда, фрагментации наемного труда, проблемы биополитики и биоэкономики. На сей раз героем исследования стал Марсель Дюшан. Роль этой личности не могли определить современники: кто он — гениальный художник или ловкий провокатор? Дюшан обессмертил себя не только реди-мейдом, методом лентяев, издевающимся над базовыми представлениями о ценности произведений искусства и художественном таланте, но и «праздной активностью», открывающей доселе неизвестные формы существования. Возможность разобраться в том, как главным своим произведением Дюшан сделал собственную жизнь, дает книга Маурицио Лаццарато, введение к которой ARTANDHOUSES публикует с любезного разрешения издательства.

Для обложки использована фотография Фила Станциолы из архива Библиотеки Когресса США: Акционеры и брокеры напряженно следят за колебаниями фондового рынка, фиксируемыми на большом табло
Нью-Йорк, 1956

«Джон Кейдж хвалился, что ввел в музыку тишину, а я горжусь, что восславил в искусстве лень», — как-то сказал Марсель Дюшан. «Великая лень» Марселя Дюшана произвела в искусстве куда более радикальный и долговременный переворот, нежели кипучая творческая активность Пикассо с его 50 000 произведений.

Брижит Бардо в гостях у Пабло Пикассо
Фото Жерома Бьера
Канны, вилла «Калифорния»
Весна 1956

Дюшан упорно отказывается работать — идёт ли речь о наёмном труде или о труде творческом. Он отказывается подчиниться обязанностям, ролям и нормам капиталистического общества. И он тем самым не просто ставит под вопрос определение роли художника и искусства, ибо позиция Дюшана, отличная от «неповиновения рабочих», теоретически обоснованного итальянскими интеллектуалами 1950-х годов, может помочь нам в понимании причин многочисленных протестов, прокатившихся по площадям и улицам всей планеты (Турция, Бразилия, Испания, Соединенные Штаты и т.д.) начиная с 2008 года.

Народная музыка. Фото Милана Павича
Журнал «Югославия», № 5
1952

С одной стороны, Дюшан расширяет поле действия, имея в виду не только наёмный труд, но и все предписываемые обществом обязанности и социальные роли (женщина/мужчина, потребитель, клиент, посредник, безработный и т.д.). Подобно несметному количеству отправляющих эти функции персоналий, художник подчиняется не хозяину, а арсеналу механизмов власти. Как и весь «человеческий капитал», образцом которого творец стал для неолиберализма, он вынужден уклоняться не только от давления «внешних» властей, но и от давления собственного «эго» (творческого — для художника или предпринимательского — для человеческого капитала), дарующего и тому и другому иллюзию свободного бытия.

Марсель Дюшан
«Три остановленных эталона» 
1913−1914
Для изготовления «Трёх остановленных эталонов» Дюшан взял три метровых отрезка нитки для штопки и, натянув их горизонтально над синим холстом, бросил на холст. Затем он зафиксировал лаком форму нитей, случайно приобрётенную при падении, и по этой форме вырезал деревянные «эталоны».

С другой же, Дюшан позволяет осмыслить и претворить в жизнь «отказ работать» исходя из этико-политического принципа, не признающего труд. Так он выводит нас из заколдованного круга производства, производительности и производительных сил. Труд был одновременно и сильной, и слабой стороной коммунистического учения. Эмансипация труда или эмансипация посредством труда? Безысходная двусмысленность.

Рабочее движение существовало лишь потому, что стачка была одновременно и отказом трудиться, и недвижностью, радикальным бездействием, бездеятельностью, и остановкой производства, притормаживавшей обязанности, роли и иерархию разделения труда на заводе. Рассматривать как проблему только один аспект борьбы, а именно размах движения, значит сделать из него помеху, превратившую рабочее движение в ускоритель производительности и индустриализации, в поборника труда. Другие аспекты борьбы, в том числе «отказ работать», недвижность или бездействие, оказались на обочине неолиберализма или были в нем недостаточно проработаны.

Одна из главных арт-ярмарок в мире искусства Armory Show
Фото неизвестного автора
Нью-Йорк
2016

В коммунизме отказ выйти на работу всегда содержит подтекст, по факту в нём не заложенный. Он отсылает к политике, причем в двойном понимании — и партийной, и государственной, в то время как Дюшан заставляет нас сосредоточиться на самом отказе, на не-движности, на отсутствии активности и опробовать все те возможности, которые «ленивое действие» раскрывает для обращения субъективности, изобретая новые способы существования и новые типы проживания времени. Феминистские движения, с их нежеланием исполнять функции (и выполнять труд) «женщины», по-видимому, предпочли последовать этой стратегии, нежели сделать классический политический выбор. В любом случае, антропология отказа работать остается антропологией труда, субъективация класса есть всегда субъективация «производителей», «трудяг». Праздная же активность открывает совершенно новую антропологию и совершенно иную этику. Подрывая «труд» в самой своей основе, она расшатывает не только идентичность «производителей», но также и их гендерные атрибуции. Тут в игру вступает антропология современности: субъект, индивид, универсум, свобода — все это понятия «маскулинного» общества.

Аукцион
Фото Дика Демарсико
Нью-Йорк
1965

Коммунистическое движение имело возможность выработать как иные типы антропологии и этики, нежели те, что характерны для современного труда, так и другие процессы субъективации, не сконцентрированные на производителях. «Право на лень», сформулированное зятем Маркса Полем Лафаргом, было ответом на «Право на работу» Луи Блана и восходило к древнему понятию otium , с помощью коего он пытался переосмыслить демократизацию рабства в наёмном труде после того, как рабский труд сменился наёмным. Но коммунисты не разглядели в этом онтологических и политических последствий, к которым вели прекращение работы и командных отношений. Потеряли они и возможность выйти из модели homo faber (человек творящий) тщеславия производителей, и скрытого за нею прометеевского стремления покорить природу. И тут опять возникает Дюшан с его безусловной радикальностью, ибо право на лень, «право, не требующее ни оправдания, ни чего-либо взамен» — уже покушение на три основы капиталистического общества. Первая — обмен: «Но, опять же, кто вообще придумал обмен, скажите мне на милость? Почему обмен должен быть равноценным? Не понимаю, как вообще кому-то в голову пришла сама идея бартера». Затем еще более фундаментальное понятие — собственность, предварительное условие обмена: «Собственность — да ведь в прямом смысле слова идея обмена предполагает обладание» . И наконец — труд. Для Маркса он — живая основа собственности, и эта последняя есть не более чем овеществленный труд. Если вы хотите нанести смертельный удар собственности, говорит Маркс, нужно победить ее не просто как объективное условие, но и как активную деятельность, как труд. Право на лень побеждает обмен, собственность и труд, но при этом отступает от марксистской традиции.

Фото к репортажу Е. Кассина и Б. Трепетова
о Всесоюзной художественной выставке в Центральном выставочном зале
Москва
Журнал «Советское фото», № 6
1963