В издательстве Grundrisse, известном по переводам интеллектуальной литературы, вызывающей дискуссии, и изысканному дизайну, вышла книга Маурицио Лаццарато «Марсель Дюшан и отказ трудиться». Франко-итальянского философа, социолога, медиа-теоретика и политического активиста занимают темы нематериального труда, фрагментации наемного труда, проблемы биополитики и биоэкономики. На сей раз героем исследования стал Марсель Дюшан. Роль этой личности не могли определить современники: кто он — гениальный художник или ловкий провокатор? Дюшан обессмертил себя не только реди-мейдом, методом лентяев, издевающимся над базовыми представлениями о ценности произведений искусства и художественном таланте, но и «праздной активностью», открывающей доселе неизвестные формы существования. Возможность разобраться в том, как главным своим произведением Дюшан сделал собственную жизнь, дает книга Маурицио Лаццарато, введение к которой ARTANDHOUSES публикует с любезного разрешения издательства.
«Джон Кейдж хвалился, что ввел в музыку тишину, а я горжусь, что восславил в искусстве лень», — как-то сказал Марсель Дюшан. «Великая лень» Марселя Дюшана произвела в искусстве куда более радикальный и долговременный переворот, нежели кипучая творческая активность Пикассо с его 50 000 произведений.
Дюшан упорно отказывается работать — идёт ли речь о наёмном труде или о труде творческом. Он отказывается подчиниться обязанностям, ролям и нормам капиталистического общества. И он тем самым не просто ставит под вопрос определение роли художника и искусства, ибо позиция Дюшана, отличная от «неповиновения рабочих», теоретически обоснованного итальянскими интеллектуалами 1950-х годов, может помочь нам в понимании причин многочисленных протестов, прокатившихся по площадям и улицам всей планеты (Турция, Бразилия, Испания, Соединенные Штаты и т.д.) начиная с 2008 года.
С одной стороны, Дюшан расширяет поле действия, имея в виду не только наёмный труд, но и все предписываемые обществом обязанности и социальные роли (женщина/мужчина, потребитель, клиент, посредник, безработный и т.д.). Подобно несметному количеству отправляющих эти функции персоналий, художник подчиняется не хозяину, а арсеналу механизмов власти. Как и весь «человеческий капитал», образцом которого творец стал для неолиберализма, он вынужден уклоняться не только от давления «внешних» властей, но и от давления собственного «эго» (творческого — для художника или предпринимательского — для человеческого капитала), дарующего и тому и другому иллюзию свободного бытия.
С другой же, Дюшан позволяет осмыслить и претворить в жизнь «отказ работать» исходя из этико-политического принципа, не признающего труд. Так он выводит нас из заколдованного круга производства, производительности и производительных сил. Труд был одновременно и сильной, и слабой стороной коммунистического учения. Эмансипация труда или эмансипация посредством труда? Безысходная двусмысленность.
Рабочее движение существовало лишь потому, что стачка была одновременно и отказом трудиться, и недвижностью, радикальным бездействием, бездеятельностью, и остановкой производства, притормаживавшей обязанности, роли и иерархию разделения труда на заводе. Рассматривать как проблему только один аспект борьбы, а именно размах движения, значит сделать из него помеху, превратившую рабочее движение в ускоритель производительности и индустриализации, в поборника труда. Другие аспекты борьбы, в том числе «отказ работать», недвижность или бездействие, оказались на обочине неолиберализма или были в нем недостаточно проработаны.
В коммунизме отказ выйти на работу всегда содержит подтекст, по факту в нём не заложенный. Он отсылает к политике, причем в двойном понимании — и партийной, и государственной, в то время как Дюшан заставляет нас сосредоточиться на самом отказе, на не-движности, на отсутствии активности и опробовать все те возможности, которые «ленивое действие» раскрывает для обращения субъективности, изобретая новые способы существования и новые типы проживания времени. Феминистские движения, с их нежеланием исполнять функции (и выполнять труд) «женщины», по-видимому, предпочли последовать этой стратегии, нежели сделать классический политический выбор. В любом случае, антропология отказа работать остается антропологией труда, субъективация класса есть всегда субъективация «производителей», «трудяг». Праздная же активность открывает совершенно новую антропологию и совершенно иную этику. Подрывая «труд» в самой своей основе, она расшатывает не только идентичность «производителей», но также и их гендерные атрибуции. Тут в игру вступает антропология современности: субъект, индивид, универсум, свобода — все это понятия «маскулинного» общества.
Коммунистическое движение имело возможность выработать как иные типы антропологии и этики, нежели те, что характерны для современного труда, так и другие процессы субъективации, не сконцентрированные на производителях. «Право на лень», сформулированное зятем Маркса Полем Лафаргом, было ответом на «Право на работу» Луи Блана и восходило к древнему понятию otium , с помощью коего он пытался переосмыслить демократизацию рабства в наёмном труде после того, как рабский труд сменился наёмным. Но коммунисты не разглядели в этом онтологических и политических последствий, к которым вели прекращение работы и командных отношений. Потеряли они и возможность выйти из модели homo faber (человек творящий) тщеславия производителей, и скрытого за нею прометеевского стремления покорить природу. И тут опять возникает Дюшан с его безусловной радикальностью, ибо право на лень, «право, не требующее ни оправдания, ни чего-либо взамен» — уже покушение на три основы капиталистического общества. Первая — обмен: «Но, опять же, кто вообще придумал обмен, скажите мне на милость? Почему обмен должен быть равноценным? Не понимаю, как вообще кому-то в голову пришла сама идея бартера». Затем еще более фундаментальное понятие — собственность, предварительное условие обмена: «Собственность — да ведь в прямом смысле слова идея обмена предполагает обладание» . И наконец — труд. Для Маркса он — живая основа собственности, и эта последняя есть не более чем овеществленный труд. Если вы хотите нанести смертельный удар собственности, говорит Маркс, нужно победить ее не просто как объективное условие, но и как активную деятельность, как труд. Право на лень побеждает обмен, собственность и труд, но при этом отступает от марксистской традиции.