Знаменитый чилийский художник-сюрреалист Роберто Матта в этом году «появится» в России дважды: в качестве одного из героев новой книги Десмонда Морриса «Сюрреалисты в жизни», выпущенной в рамках издательской программы «Гаража», и, собственно, как художник — его персональная выставка пройдет в Эрмитаже с 3 апреля по 30 июня.
ARTANDHOUSES с разрешения «Гаража» публикует главу о Матте из книги Морриса, британского зоолога, писателя и художника, знавшего многих из тех, кого описывает в своей книге.
Роберто Матта
Чилиец. Вступил в группу сюрреалистов в Париже в 1937 году; исключен Бретоном в 1948-м.
Родился: 11 ноября 1912 года, Сантьяго, Чили; полное имя — Роберто Себастьян Антонио Матта Эчауррен
Родители: испанские, баскские и французские корни; отец — чилиец, землевладелец и истый католик; мать — испанка.
Жил: Сантьяго, с 1912 года; Париж, с 1933 года; Нью-Йорк, с 1939 года; Париж — Рим, с 1948 года; Европа — Южная Америка, 1950–1960-е.
Партнеры:
Анна Аль Перт, урожденная Кларк, американская художница, 1937–1943 (брак, два ребенка-близнеца, развод)
Патрисия Кейн (впоследствии жена Пьера Матисса), 1945 (брак)
Агнес Магрудер, жена Аршила Горки, 1948
Анхела Фаранда (один ребенок, 1951)
Малитт Поуп (два ребенка, 1955 и 1960)
Джермана Феррари (брак, один ребенок, 1970)
Умер: 23 ноября 2002, Чивитавеккья, Италия
Матта, хотя он и был моложе основателей группы, является ключевой фигурой сюрреалистского движения. Ему было всего двенадцать лет, когда Андре Бретон опубликовал Манифест сюрреализма, и прошло еще десять лет, прежде чем Матта смог установить контакт с парижской группой сюрреалистов. Работы Матты легко идентифицировать, но сложно описать. Типичная картина Матты изображает неистовые, охваченные мукой или экстазом антропоморфные фигуры в хаотичном, словно разнесенном взрывом архитектурном пространстве. Картины Матты похожи на исступленные наброски, сделанные инопланетянами в ужасе от стрессов городской жизни людей.
Для Матты большое значение имел размер произведений. Когда я в 1940-е годы в Париже увидел его ранние картины, они были вполне традиционного размера — такие работы вы можете повесить у себя дома. Но затем произошло нечто странное. Он решил, что его картины должны быть не меньше девяти метров длиной, и стал первым сюрреалистом, начавшим работать в таких грандиозных масштабах. Это произошло в Нью-Йорке во время Второй мировой войны: когда молодые живописцы нью-йоркской школы увидели его новые картины, они оценили силу их воздействия — найдя этот эффект поразительным, они начали его имитировать.
Матта родился в Сантьяго, столице Чили, в 1911 году. Его отец-чилиец был землевладельцем; предками по материнской линии были баски из Северной Испании, сама мать была хорошо образованна и поддерживала в сыне интерес к искусству, литературе и языкам. Хотя у Матты было вполне благополучное детство, обычное для ребенка из высших классов — он даже получал образование у иезуитов, — где-то внутри него зрел мятеж. Ему не нравилось, что его семья настаивает на том, чтобы в университете он изучал архитектуру, а не живопись. С их точки зрения, занятие архитектурой могло обеспечить надежную и уважаемую карьеру. Это было не совсем то, чего бы он хотел в то время, но архитектура ему действительно пошла на пользу, потому что она дала его зрелой живописи сильное структурное свойство, как если бы эта живопись была планом-инструкцией по уничтожению зданий, захваченных неистовыми биоморфными гуманоидами.
В двадцать два года Матта решил, что ему необходимо отправиться в Париж, и он оплатил свой переезд в Европу, нанявшись моряком на торговое судно. Попав в столицу Франции, он зарабатывал тем, что несколько лет трудился в бюро великого французского архитектора Ле Корбюзье (1887–1965). В течение этого периода (1935–1937) он съездил в Испанию, где познакомился с Сальвадором Дали, а тот, в свою очередь, представил его Андре Бретону. Бретон доброжелательно ввел его в круг сюрреалистов как многообещающего новичка, и первые сюрреалистические работы Матты датируются именно этим периодом. Однако развитие Матты в русле парижского сюрреализма вскоре было прервано началом Второй мировой войны: в 1939 году он уезжает, как и другие сюрреалисты, в США. В Нью-Йорке Матта активно участвует в выставках и вскоре заводит знакомства среди молодых американских художников, которые были заворожены его композициями. В это же время он совершает краткое путешествие в Мексику для изучения вулканических ландшафтов — вернется он оттуда с более яркой палитрой.
Именно в Нью-Йорке начинают ухудшаться отношения Матты с Андре Бретоном. В Париже Бретон был непререкаемым лидером — Матта пришел уже, в общем-то, к шапочному разбору. Бретон поддерживал его как одаренного неофита, покровительственно заявляя: «Один из наших молодых друзей, Матта, уже на пике блестящего изобразительного процесса». Но в Нью-Йорке оказалось, что Матта начинает играть центральную роль. Частично проблема была заключена в языке. Матта бегло говорил по-английски, а Бретон — нет. Более того, Матта получил университетское образование и, будучи неплохим оратором, умел увлечь публику. Беженцы-сюрреалисты заворожили молодых американских художников, нуждавшихся в информации о самом модном и блестящем движении современного искусства. Очевидно, в центре распространения сюрреалистической доктрины должен был бы стоять сам великий вождь — Андре Бретон, — но, не зная языка, он не мог напрямую обратиться к слушателям. Поэтому организовывать собрания и семинары вместо него начал темпераментный, умный, красивый и молодой Матта. Американские художники раз в неделю собирались у него в мастерской, чтобы послушать о принципах и методах сюрреализма. Матта руководил также практическими занятиями, во время проведения которых американцы участвовали в сюрреалистических экспериментах. Уильям Базиотис, Джексон Поллок и Роберт Мазеруэлл были постоянными участниками этих встреч. Личность Матты как нельзя лучше соответствовала формату этих вечеров — один из их участников писал, что «он был легко возбудимым, гиперактивным и разыгрывал жестокие шутки».
Бедного Бретона всё это страшно раздражало. Ему было не к лицу жаловаться на распространение идей сюрреализма, но он чувствовал, что энергичный и эффектный Матта отодвинул его на второй план. Он начал относиться к молодому чилийцу как к утомительному выскочке. Матта и сам подлил масла в огонь тем, что, не удержавшись от желания подорвать авторитет великого старца, представлял его как косного и старомодного зануду. Он начал видеть себя Бретоном Америки — новым лидером, которому суждено стать центром нью-йоркского мира искусства. Его оригинальный извод сюрреализма — создание выдуманных визуальных миров — особенно нравился ньюйоркцам, которые считали традиционную живописную технику Магритта и Дали непривлекательной и академичной. А вот Миро, Массон и Матта соответствовали их запросам: ошеломляющие инновации этих художников вскоре приведут молодых американцев к созданию собственного уникального стиля — абстрактного экспрессионизма.
В 1942 году жизнь Матты осложнилась. ФБР заподозрило чилийца в шпионаже: его родина сохраняла нейтралитет, но имела обширные торговые связи с Германией. Друг Матты Макс Эрнст тоже был арестован; во время допросов Эрнста расспрашивали о Матте, но безрезультатно. В то время, когда всё это произошло, Матта и Эрнст жили в странном ménage à trois с Пеггин, дочерью Пегги Гуггенхайм, тогдашней жены Макса, от предыдущего брака. Пеггин была трудным подростком — ходили слухи, что она занималась любовью с обоими мужчинами, а некоторые даже говорили, что ее мать об этом знала. Матта тем временем всё еще состоял в брачных отношениях с американской художницей Анной Альперт. Они поженились в Париже в 1937 году и вместе переехали в Нью-Йорк в 1939-м, но в 1943-м их союз распался, после того как Анна призналась Матте, что беременна близнецами. По какой-то причине Матту это разозлило, и он стал угрожать Анне, что бросит ее. Что он и сделал, когда мальчикам было четыре месяца. Впоследствии он редко виделся со своими сыновьями, и оба они умерли молодыми: один совершил самоубийство в тридцать три года, а второй умер от рака в тридцать пять. Через год после развода с Альперт Матта вновь женился, на этот раз — на богатой американской наследнице Патрисии Кейн. Союз продлился недолго — в 1949 году Патрисия ушла от Матты к Пьеру Матиссу.
В 1945 году Матта с Патрисией пригласили Бретона, собиравшегося в турне по Вест-Индии, на прощальный ужин. В ресторане, где проходил ужин, Матта играл роль хозяина, а Бретон — гостя. Он расценил эту затею как очередную попытку Матты занять место лидера сюрреалистов. В довершение всего под конец Матта и его жена исчезли, — гости были вынуждены сами оплатить свое угощение. В то время как Матта рассматривал всё это как невероятно смешную сюрреалистическую шутку, «почетный гость» — Андре Бретон — был вне себя от досады.
В 1948 году связь между Бретоном и его чилийским протеже окончательно разорвалась. В истории были замешаны близкий друг Матты Аршил Горки со своей женой Агнес. Агнес нашла Матту более привлекательным, чем ее (скорее угрюмый) армянский муж. Она признавалась подруге, что Матта казался «таким интересным, занятным и невероятно милым. Он мог рассказать о своих работах и обвести этих арт-критиков вокруг пальца». В конце 1940-х годов у Горки усиливалась депрессия — с Агнес он вел себя очень грубо. В конце концов Агнес, для успокоения нервов, обратила свои взоры на Матту. Чилиец обожал ее, и у них была короткая связь. Узнав об этом, Горки втайне договорился встретиться с Маттой в Центральном парке; во время встречи у него сдали нервы — он бегал за Маттой по всему парку, пытаясь избить того тростью. После этого эпизода депрессия Горки углубилась, и в конце концов он повесился. Бретон к тому времени уже был в Париже и пытался восстановить свою сюрреалистическую империю. Он обвинил Матту в смерти Горки, что было, конечно, не вполне справедливо, и немедля исключил его из рядов сюрреалистической группы. Несколько лет спустя Матта тоже вернулся в Европу, но поселился не в Париже, а в Риме. Однако соблазн Парижа был велик: в конце концов он переехал во Францию и получил французское гражданство.
В 1959 году, во время весьма примечательной сюрреалистической вечеринки, Бретон принял Матту обратно в ряды своей «партии». Перестав видеть в нем соперника, он вновь отнесся к нему как к послушному адепту сюрреализма, которым не стоит пренебрегать. Во время этого вечера — он был посвящен маркизу де Саду — проводился перформанс: абсолютно обнаженный мужчина, целиком покрытый черной краской, за исключением красного герба де Сада на груди, раскаленным утюгом выжег у себя на теле поверх герба слово SADE, после чего предложил сделать присутствующим то же самое. Матта, желая произвести впечатление на Бретона, взял утюг, расстегнул рубашку и выжег это же слово на своей груди. Два дня спустя Бретон, потрясенный этим незаурядным поступком, издал официальное коммюнике, восстановившее Матту в рядах сюрреалистов. На безопасном расстоянии от англоязычного мира, в котором Бретон не очень-то преуспевал, Матта был вновь допущен в «элиту», а старый вождь восстановил свои права на непререкаемое лидерство.
Перемещаясь между Парижем, Лондоном и Римом, Матта продолжал создавать свои великолепные работы. Его репутация укрепилась — в 1960–70-х годах прошло несколько его ретроспектив. Но его европейская известность — в отличие от славы Дали, Магритта или Миро — не вышла за рамки мира искусства. Ему не хватало умения привлечь внимание к собственной персоне, как это делал Дали, визуального юмора Магритта и ярких красок Миро: он был слишком серьезен и бескомпромиссен. По контрасту, ко времени своей смерти — Матта дожил до девяноста одного года — он стал настолько уважаем на родине, что, услышав новость о его смерти, чилийский президент объявил трехдневный траур: мало кто из художников удостаивался такой чести.
В творчестве Матты, не в пример подавляющему большинству сюрреалистов, не было несюрреалистического этапа. Всё его искусство, от начала и до конца, представляет собой образец чистейшего сюрреализма — и для широкой зрительской аудитории оно обычно непостижимо. Тем, кто спрашивает, глядя на картину: «Что это значит?» — Матта не дал простого ответа. Даже пытаясь объяснить собственные работы, он избегал точных интерпретаций. Матта называл свои пейзажи «социальными или экономическими», интерпретируя их как «попытку составить карту общества». Его старшие коллеги здесь мало чем могли помочь. Бретон сказал о нем: «Лев с рогами, в которых удобно помещается зеркало».
Художественные критики говорят об «эпическом, утопическом и полном катаклизмов видении» и «универсальной, социальной и публичной» природе искусства Матты. Подобные фразы не помогают понять его суть. Правда состоит в том, что этот художник создал пленительный, совершенно индивидуальный мир, который загадочным образом параллелен нашему. Как всегда, лучшее решение — встать перед картиной и, минуя все попытки анализа, позволить ее образам свободно перетечь в ваше подсознание. Сам Матта резюмировал свое творчество словами: «Я интересуюсь только неизвестным, и я работаю только для того, чтобы удивить самого себя».