Коллекционер актуального искусства и меценат, культурный деятель и один из основателей московского Клуба коллекционеров современного искусства Михаил Царев уже несколько лет живет и работает в Киеве. Переезд туда из Москвы изменил не только его жизнь, но и коллекцию, в основе которой работы российских художников, от Олега Кулика и Константина Звездочетова до AES + F и Ростана Тавасиева, — собрание начало активно пополняться работами украинских художников. В интервью ARTANDHOUSES Михаил Царев рассказал о том, почему прекратил свою деятельность Клуб коллекционеров, какую роль играет место жизни в деятельности коллекционера и о разнице между российской и украинской арт-сценой.
С чего начиналась ваша коллекция?
Со случайных приобретений. Я жил тогда с семьей в Мюнхене, и люди, которые знали меня по работе, стали приглашать на выставки. Тогда я не имел никакого представления об искусстве и всё, что приобреталось, было действительно случайностью. Осознано я стал покупать искусство где-то в середине 1990-х, а уже коллекционировать российских художников начал в Москве в нулевых годах, когда понял, что мне это интересно. Буквально два-три года назад я избавился от тех немецких работ, которые купил в самом начале, — они уже совершенно не вписывались в мою коллекцию.
Вы славитесь тем, что приобретаете произведения, которые не по зубам даже некоторым музеям — инсталляции, объекты. Какие параметры являются для вас приоритетными при покупке произведения искусства?
Это тяжелый вопрос, потому что эти параметры со временем меняются. И когда ты становишься матерым коллекционером (по крайней мере, тебе так кажется), то ты начинаешь действительно задумываться при покупке и смотреть «глазами коллекции». Потому что, если ты покупаешь то, что тебе нравится, это собирательство, правильный и нормальный начальный этап. Но позже ты смотришь уже на то, насколько произведение вписывается в коллекцию, какое место оно там займет. И критерий я для себя выработал один — это актуальность. Мне интересна актуальность, то есть живущие сейчас художники, время, которое я сопережил, и темы, которые актуальны сейчас.
Я исхожу из того, что если через сто лет выставить мою коллекцию, то люди должны понять или хотя бы задуматься о тех темах, которые были актуальны тогда. Мне, конечно, нравятся технически безупречно выполненные и красивые работы, которые больше относятся к классическому искусству, традиционному, но мне в них не хватает актуальности. Возвращаясь к инсталляциям, видео — у меня здесь нет ограничений. Если я понимаю, что работа задевает, касается темы взаимоотношений, темы конфликтов, темы поиска себя — неважно, самое главное, что она интересна для общества в данный момент, и если она передана в видео, или в инсталляции, или в объекте, то я с удовольствием, если есть возможность, покупаю.
Вы являлись одним из родоначальников Клуба коллекционеров современного искусства, целью создания которого была его популяризация в России. Насколько мне известно, сейчас клуб никакой деятельности не ведет. Нет желания восстановить эту интересную историю?
Да, очень жаль, что сейчас деятельность не ведется. Складывается впечатление, что образовался определенный вакуум общения между коллекционерами, художниками, галереями и музеями. В основном всё свелось к индивидуальным контактам. Наш Клуб просуществовал восемь лет — с 2002 по 2010 год. К сожалению, кризисные моменты наложили свой отпечаток.
У нас была очень понятная цель на тот момент: вы правильно говорите — популяризация, но еще для нас было очень важным установить социальный диалог между коллекционерами, людьми не из креативных отраслей, и андеграундными художниками, которые негативно относились и к нам, и к обществу «дикого капитализма». Они выступали критически, не общаясь с нами. И я видел целью Клуба попытку встретиться и через совместные мероприятия — выставки, общение, показы — прийти к какому-то диалогу. Можно быть антагонистом во всем, обвинять общество, что оно плохое, и делать критические работы, но если ты не в контакте с этим обществом и нет никакого обсуждения — я считаю, это неправильно. И потом, было ощущение, что целый пласт культуры девяностых и нулевых может исчезнуть, так как это искусство никого не интересовало реально. Выставки были маргинальными. И это был уникальный период, когда члены Клуба коллекционеров почти десятилетие скупали всё, что производилось художниками в тот момент.
Сейчас я уже шесть лет работаю в Киеве, где меня тоже сватают создать Клуб коллекционеров, но я считаю, что организатором должен быть свой, локальный коллекционер, а не я. На Украине как раз эта проблема произошла в 1990-е и 2000-е годы: потерянное искусство, которое невозможно найти. А у нас в те годы, я как-то считал, получилось, что у коллекционеров — нас было 15-20 человек — было собрано свыше 6000 произведений.
Какая ситуация сейчас с современным искусством на Украине? Отличается ли она от российской?
Отличается, конечно. Был период, который мне очень нравится, — конец 1990-х — нулевые, очень похожий на наш, время поиска правильного социального общества, общественная трансформация, отказ от советского. И многие украинские художники работали вместе с московскими — это было довольно-таки единое пространство, художественная среда. И если взять очень уважаемую мной киевскую «Парижскую коммуну», то это, конечно, движение абсолютно равное питерским «новым академикам» или московским концептуалистам.
Недавно мне посчастливилось купить на аукционе в Брюсселе около тридцати работ из московского художественного сквота в Фурманном переулке. Они потрясающие! Там и Олег Тистол, и Звездочетов, и Латышев — и они все вместе, русские и украинские художники, в одном креативном пространстве. Это было здорово. Потом были особые социальные направления, где-то даже националистические, типично украинские — например, жлоб-арт. Дальше был период, связанный с евромайданом и войной, и его невозможно было не заметить. Последние три-четыре года это очень сильно чувствовалось, изменились взаимоотношения. Я сейчас покупаю довольно много работ украинских художников, где есть этот поиск — кто друг, кто враг, и это касается не только взаимоотношений между Украиной и Россией, а касается и внутриукраинских взаимоотношений. Сейчас, правда, я вижу в последний год и международные проекты, которые показывают, что они стали думать о месте Украины в мире современного искусства. Основным двигателем идей сейчас является украинская молодежь, а не те известные художники периода «Парижской коммуны». К сожалению, некоторые из них перешли в такую категорию повторяющегося, более коммерческого искусства. Не хочу никого обижать, поэтому имен не назову, но если проследить, то это видно.
Здесь большую роль играет PinchukArtCentre, который устраивает выставки украинских и иностранных художников, конкурсы, в том числе Future Generation Art Prize и национальный конкурс. Они помогают молодым художникам поработать с кураторами из разных стран и получить правильные рецензии, потому что одна из слабых сторон украинского арт-сообщества — это отсутствие сильной арт-критики, и это чувствуется.
Сколько сейчас работ в вашей коллекции?
Где-то около 450 работ, считая и московскую, и украинскую части.
Сильно ли изменился состав коллекции за прошедшие годы?
Сейчас, конечно, покупаю больше украинского, так как нахожусь здесь и мне виден происходящий процесс. Я прожил весь евромайдан, и когда всё это перед твоими глазами, становится интересно, как художники на это реагируют, и хочется сохранить этот период в коллекции. Также у меня в коллекции есть и украинские мэтры — Александр Гнилицкий, Александр Ройбурд и Арсен Савадов. Когда появляется такая возможность, я покупаю их работы, несмотря на то, что, может быть, это не совсем актуально на этот момент, но я условно докупаю то, что не смог приобрести раньше.
Где вы предпочитаете приобретать работы — в галереях, на ярмарках или в студиях художников?
Невозможно отказаться от прямых контактов с художниками. Ведь когда к тебе обращаются авторы — многие из них бывают в тяжелых ситуациях, — им нужно помогать, и я считаю, что это правильно. Довольно много работ я покупаю у художников, так как украинский рынок менее структурирован, чем российский.
В свое время еще одной целью Клуба коллекционеров была позиция покупать произведения искусства через галереи. Мы считали, что это часть цивилизованного арт-рынка, и даже несмотря на дружбу и общение с художниками мы стремились покупать работы на выставках в галереях. Это была часть развития новой арт-инфраструктуры. И я продолжаю сотрудничать со многими российскими галеристами — с Еленой Селиной, Сергеем Поповым, Мариной Гисич, Ольгой Остерберг.
И, конечно, люблю бывать на ярмарках современного искусства и покупать там. Ярмарки — это правильное место для приобретения произведений, хотя, к сожалению, в последнее время из-за сильной занятости не часто удается вырваться.
При покупках случались забавные истории?
Самая интересная история связана с приобретением работы Сергея Шутова «Свет поднебесья», которая демонстрировалась на выставке «Мастерские Арт Москвы» в ЦДХ где-то в 2003-м или 2004-м, когда после ярмарки нескольким художникам выделялось выставочное пространство под персональные проекты. Инсталляция представляла собой прочерченную на стене черную линию с размещенными над нею несколькими кристаллами Сваровски. Мы с Сергеем тогда долго думали, как эту работу можно было бы купить, потому что это ведь всего лишь черта на стене! И было принято решение, что он продублирует эту черту на рулоне бумаги. Самое забавное было слышать потом комментарии моих друзей, когда изображение этой работы появлялось в каких-либо журналах. Они говорили: «Платишь деньги за черту на стене? Может быть, я тоже могу тебе что-нибудь нарисовать?»
Еще, конечно, с теплотой вспоминаю времена, когда мы покупали работы у Айдан Салаховой, или у Владимира Дубосарского и Александра Виноградова, или у Георгия Гурьянова, или что-то на «Арт Клязьме». Особое место в моей памяти занимает каждая работа Владика Монро. Более десяти его работ висят у меня в киевской квартире, и я в прямом смысле слова живу с ними. Была какая-то особая атмосфера, которая, конечно, уже невоспроизводима. Когда сейчас я прихожу в галерею, то всё происходит очень официально: представление работ, представление художников, такой процесс сватанья меня с картиной… Вспоминаю, что раньше это было как-то естественнее.
В свое время вы финансировали подготовку и создание произведений Олега Кулика для масштабной персональной выставки. Продолжаете ли вы сейчас финансировать подобные проекты?
Я надеюсь, что мне удастся поддержать выставку работ Ильи Трушевского, у меня в коллекции много его инсталляций. Я его считаю одним их наиболее талантливых художников нулевых. Если он сейчас вернется к активной художественной деятельности и будет организовывать выставку, то я его с удовольствием поддержу. Насколько я понял из переписки с ним, будет выставка в ЦДХ о кинетическом искусстве «Вечный двигатель 2». Я стараюсь поддерживать молодых художников, которые обращаются ко мне с просьбой о средствах на реализацию нового проекта. Какие-то мегапроекты я не поддерживаю.
Вы никогда не рассматривали коллекционирование как инвестицию. А были ли случаи продаж из собрания?
У меня был период лет пять-шесть назад, когда я устал от этого. Мне просто не хотелось больше коллекционировать. Я понял, что всё, нет никакого интереса. А до того момента я действительно никогда ничего не продавал. Я считал: ну ладно, даже если нелюбимое, но мое, не буду ни с чем расставаться.
Должен сказать, что я склонен к эзотерике, и я обратился за советом к одному человеку, который увлекается разными восточными практиками. Он мне сказал: «Наверное, у тебя энергетика закупорилась, тебе нужно от чего-то избавиться из своей коллекции». Действительно, было ощущение, что вот смотришь на работы, они где-то не так расставлены, где-то разбросаны по разным местам, нет никакой структуры, начинаешь себя накручивать: зачем это всё? И он сказал, что мне нужно что-то продать, чтобы выходила энергия, это как жизненный сосуд. И знаете, я составил список и продал несколько работ в Москве и в Мюнхене — официально, везде подписывал, что это из коллекции Михаила Царева. Продал немецкие работы, потому что понял, что уже не сделаю себе имя как коллекционер европейского искусства, хотя пара художников уже была довольно известных; французские работы тоже продал, которые в свое время активно покупал. И знаете — прямо полегчало. И не просто полегчало, а мне снова захотелось этим заниматься! Было приятно, что работы с аукционов ушли за бóльшие деньги, чем были приобретены.
А вот ваши крупные работы, упакованные, — вы же их не видите годами. Не скучаете по ним?
Я стараюсь обновлять домашнюю экспозицию, поэтому часто достаю, меняю работы, а так как еще и переезжаю часто, то всегда с новыми квартирами соответственно появляются новые возможности. Правда, иногда я покупаю такие тяжелые по энергетике работы, которые точно дома не разместишь. Это именно коллекционные работы, а не интерьерные.
Семья поддерживают вас в увлечении современным искусством?
Да. Например, моя мама говорит мне: «Миша, ты мне побольше синеньких или зелененьких повесь». Она, конечно, не догадывается, что это за работы и какая у них стоимость. Интересно отреагировали дети, когда я объявил, что начну продавать произведения. Начался бой. Они говорили: «Нет, это не продавай, нам это нравится». Какие-то работы я дарю детям, им это по душе; старшая дочь уже живет отдельно, и у нее в квартире те вещи, которые она сама себе выбрала. Но не думаю, что она будет продолжать начатое мной, — ее интересы в области кино.
Каким видите будущее вашей коллекции?
По пути создания своего музейного пространства я не пойду. Я больше рассматриваю варианты выставочного показа в каком-либо музейном пространстве, и сейчас ведутся определенные переговоры по этому вопросу. Какие-то работы мне хотелось бы отдавать в долгосрочную аренду. Есть большие интересные инсталляции, например Ростана Тавасиева. Хотелось бы, чтобы они не стояли упакованными, а были показаны.