«Это гремучая смесь из светотени Рембрандта, пышной плоти Рубенса, помноженная на русское безумие и мощь варварского духа!» — так о живописи Олега Целкова высказался когда-то другой большой художник Михаил Шемякин.
Корифею нонконформизма восемьдесят два года, он давно живет во Франции и по-прежнему много работает. Почти шестьдесят лет Целков пишет своего бесшабашного персонажа — плосколицего Морда, которого одни называют рожей, другие совком, кто-то в нем видит современную икону, кто-то беса.
В начале декабря в выставочном зале Vladey Space на «Винзаводе» прошла короткая недельная выставка его новых работ, ставшая поводом поговорить с мастером. О том, кем Целков считает своего персонажа, почему уехал во Францию и выбрасывал свои полотна, художник рассказал ARTANDHOUSES.
Недавно по российскому телевидению шел сериал по пьесе Василия Аксенова «Таинственная страсть». Насколько я знаю, многие герои пьесы были вашими друзьями. Действительно ли богема времен оттепели вела столь свободный образ жизни?
Они все были моими друзьями, но жили мы по-разному. Дело в том, что были люди, которые имели контакт с властью, власть разрешала им публиковаться и платила хорошие деньги. А я принадлежал к тем, кто с властью не желал иметь ничего общего, и денег от нее получать не собирался. Я жил как будто в углу и старался, чтобы власть меня не замечала, чтобы она не могла меня уничтожить. Их власть не уничтожала, а поощряла, любила и иногда журила. Хотя они критически ко многому относились, а я отрицал всё. Я скорее принадлежал к разряду людей вроде Иосифа Бродского, которые не имели контактов с властью, и за это власть отправила его в ссылку. Никакой свободы не было, это ошибочно показано.
Тем не менее к вам домой в Тушино приезжали такие талантливые и очень известные в мире люди, как писатель Артур Миллер, художники Давид Сикейрос, Ренато Гуттузо.
Да, но они как раз приезжали с моими друзьями — Евтушенко, Аксеновым. Им было интересно показать меня, а тем было интересно поглядеть. Если бы не друзья, все эти мировые знаменитости вряд ли обо мне узнали.
Даже Анна Ахматова как-то заезжала…
Мой близкий друг Анатолий Найман был ее секретарем.
В одном из интервью вы сказали, что в те годы начинали пить с восьми утра, как Черчилль. А кто был идеальным собутыльником для вас?
Собутыльники были у меня только в пивной. Я был большой любитель выпить. Был один собутыльник, очень известный человек — Ролан Быков. Потому что он любил, и я любил. Вот уже и интересно.
В 1977 году «по предложению» властей вы уехали во Францию. Чего вам больше всего не хватало в эмиграции?
Мне всего хватало, потому что я уехал, чтобы никого не видеть, никого не слышать и не иметь никаких контактов с властями. Франция и вообще Запад представляли полную противоположность Советскому Союзу. На Западе не говорят: «Иди работать! Где ты работаешь?», здесь вообще никому ничего не указывают. Государство не вмешивается в твою личную жизнь, в твою веру, в твои взгляды. Ты можешь и хвалить что угодно и писать что угодно. Гомосексуалисты могут голые по улице ходить. Это большинству не нравится, а они всё равно лезут в бутылку, хотят сказать, что они тоже люди. И между прочим, я с этим согласен.
Что вас поразило больше всего по приезде в Париж?
В Москве была постоянная толкотня в метро, все торопятся, проходу не дают друг другу. Здесь же люди спокойно стоят, если кто-то забыл выйти, его заботливо пропускают к выходу. Самое главное, что нет крика, хватит ли колбасы в очереди, не хватит. Здесь нет никаких бытовых проблем. Когда я снимал квартиру, спросил владельцев, можно ли поставить в каждой комнате телефон. Они даже удивились такому вопросу. И я еще спросил, а можно ли в коридоре тоже? Да, говорят, можно, хоть два в каждой комнате. Чтобы поставить телефон в Москве, я просил Владимира Высоцкого спеть на нашем телефонном узле. И Высоцкий мне дал согласие, но запил. Так я без телефона и уехал.
О чем-то вы всё же скучаете из русской жизни?
Нет, я вообще ни о чем не скучаю. Я занят своей живописью, своей жизнью очень простой и понятной. Я понимаю разговоры о ностальгии, но, как правило, их ведут совершенно никчемные люди.
Насколько вам важно много работать? Должен ли художник быть плодовитым?
Видите, какая штука, художник никому ничего недолжен. И себе тоже. Всё очень просто. Должен ли человек с кривыми ногами бегать? Или играть в баскетбол? Не должен. Художник — это нечто непонятное. С этим надо родиться. Это нельзя воспитать! Никакие профессора не научат. Это врожденное. От Бога. Есть выражение: «Художник сам по себе ничего не выбирает, если он художник». А если он выбирает, придумывает, поехал туда учиться, потом еще куда, он не художник. Художник ничего не выбирает! Бог заставляет его заниматься своим делом, а не желание заработать. Сейчас же сплошь и рядом лжехудожники.
Давай поговорим про вашего персонажа, которого вы изображаете много лет. Его называют по-разному, пытаясь как-то определить: морда, рожа, совок. Вас не обижает несколько уничижительное отношение к вашему герою?
Я начал писать своего героя в начале 1960-х годов, значит, прошло почти шестьдесят лет. Меня ничто не обижает, и почти шестьдесят лет я сам никак не могу понять, что я делаю. Никак! Не понимаю! Он меняется. Возникает новый образ. Но понять, объяснить я не в силах!
Он живет помимо вашей воли?
Точно так. Смотрю: «О! Какой новый уродился!» Всё время он меняется у меня в голове. И когда что-то такое говорят, рожа или не рожа… Может, и рожа, я врать не буду, не знаю. Может, и не рожа. Ответить вам не могу.
Как ваш герой меняется с годами?
Он меняется, но это тоже для меня загадка. Он у меня то молодеет, то седеет. А как, я не понимаю. Я не задумываюсь, потому что меня это вообще не задевает. Это вопрос не ко мне. Знаете, как дети получаются? Жена говорит: «А я беременна». Вот так и тут.
Раньше вы безжалостно уничтожали свои работы, выкидывали целые рулоны холстов. Вы всё также беспощадны к своим картинам?
Да, довольно много работ я выбросил. У меня была такая теория, что не надо захламлять землю плохим искусством. Может, что-то было неплохо, но ближе к плохому, а значит, надо уничтожить. А потом я смотрю, как заводы строят, загрязняют природу, и думаю: плевать, хламлю или не хламлю… Пусть потом разбираются после меня, кому это интересно, а кому нет.
Если бы была возможность вернуться в прошлое, чтобы вы изменили?
Ничего менять не нужно. Как человек живет, так, видать, на роду ему было написано. И никуда тут не денешься. И я задним числом ни за что не могу предъявить слова обиды. Более того, с возрастом все те обиды, которые у меня были по молодости лет, кажутся глупыми. Обижаться ни на кого не нужно. Ни на себя, ни на людей, ни на Бога.
Вы сейчас живете в гармонии с собой?
Я всегда жил в гармонии с собой, а сейчас особенно.