В Новом музее в Санкт-Петербурге открылась выставка Виталия Пушницкого «Tribute.Painting». Это и своеобразное промежуточное подведение итогов творческой деятельности художника (7 июля прошлого года ему исполнилось пятьдесят лет), и посвящение любимым авторам прошлого — Веласкесу, Магритту, Тернеру.
Пушницкий в 1994 году окончил Государственный академический институт живописи, ваяния и зодчества (Академия художеств), отмечен персональными выставками в Русском музее, Эрмитаже и Московском музее современного искусства. Принимал участие в программах 56-й Венецианской биеннале и Manifesta10. По решению экспертов проекта «Vitamin P2» издательства Phaidon в 2011 году он был включен в число художников, определяющих пути современной живописи. Его работы находятся в собраниях многих российских музеев, Wooyang Museum of Contemporary Art в Южной Корее, частных музеях и коллекциях Австрии и Дании.
Художник рассказал ARTANDHOUSES о качестве искусства, метамодерне и роботах-художниках.
Какова, по вашему мнению, роль художника в современном мире? Свободен ли он, выполняет общественную миссию или живет в своем мире?
Художник никогда не был свободен, он такой же член общества, как любой другой человек. С точки зрения художественного акта, художник всё-таки не нуждается в сцене, как актер в театре. Сам процесс подразумевает, что он может и должен быть в одиночестве. Но любое наше действие рассчитано в финале на то, что мы говорим не сами с собой, а с адресатом. Когда Матисса спросили: «Если бы вы жили на необитаемом острове, вы бы писали?», он ответил: «Конечно же нет. Мне достаточно было бы смотреть». Любой творческий акт — это еще и средство коммуникации. Вопрос свободы в обществе — это не вопрос искусства, а вопрос личного выбора или обстоятельств. Есть масса несвободных художников талантливых — и очень свободных, но бездарных.
В целом как в традиции русской литературы была дилемма — искусство ради искусства или искусство ради жизни?
Это был популярный тезис во времена Серебряного века. Мы воспринимаем кокетство этой позиции, она не совсем честная. Художник живет в обществе и с ним взаимодействует. Мы же не хотим говорить о клише, мы стараемся максимально пристально смотреть на процесс. Искусство занимается вопросом качества, а не вопросом социальной позиции художника. Тем более что в социуме художник может быть не лучшим его представителем, это нам доказывает история. Но это не опровергает его роли и важности для общества. А может, как раз показывает нам это через парадокс? Сложность в осознании его ценности: что ценного он производит для общества, что открывается в обществе через творчество художника.
Коммерческий успех сейчас соответствует ценности художника как мастера?
Нет. Коммерческий успех — это отдельная составляющая от всего другого. Мы знаем истории, когда при жизни человек был коммерчески не успешен, а после смерти стал всем интересен. И наоборот. И третий вариант: успешный и при жизни, и после смерти. Если художник работает для среднего уровня или ниже среднего, рано или поздно он пойдет на помойку. Вообще, когда мы говорим о коммерческом успехе, мы попадаем часто в коннотацию низкого качества, говорим о массовой культуре. А если мы говорим о высоком уровне, о действительно талантливых людях, и это уже становиться историческим фактом, то они все становятся обреченными на коммерческий успех.
Художника надо оценивать, зная его язык, понимая его задачу и контекст, в котором он находится. Имея эти три составляющие, можно уже оценивать, решил ли он задачу и насколько он ценен. Как мы можем оценить китайскую поэзию, если мы не знаем китайского языка? Все думают, что могут оценить произведение любого художника. Безусловно, если вы знакомы и понимаете, что он делает. А если не очень? Нужно знать историю, нужно знать контекст нашего времени, чтобы связать все концы.
Это в лучшем случае.
Это в лучшем случае! Сейчас любая область, тем более культура, нуждается в погружении и дешифровке, потому что есть большой пласт накопленного опыта, который нужно освоить, чтобы понять. Мы, безусловно, в любой момент можем дать оценку, но это не значит, что она будет что-то стоить.
Как человеку, заинтересовавшемуся искусством, начать погружение?
Есть такая древняя пословица: сказал человеку — человек забыл, показал человеку — человек запомнил, попросил сделать — человек понял. Чтобы начать погружаться в контекст искусства, нужно попробовать что-то сделать самому. Вот предположим: спортсмен кидает копье на сто метров — мы видим, что далеко. А если самому попробовать кинуть? И понимаешь, какое усилие надо совершить. В этом смысле спорт очень нагляден. Так и искусство: чтобы понять его, нужно делать шаги в этой области. Я, например, только недавно осознал, что такое живопись. Живопись — это мышление, но не головой, а «помысливание» всем телом. Ведь никто не знает, где лежит наше сознание — в руке, ноге или шее, более того, у разных людей оно может находиться в разных областях. Буддисты говорят, что сознание в груди, европейцы — в мозгу, а йоги считают, что над головой. Вот сколько разных вариантов. Сейчас время метамодерна, а он не подразумевает косности в рассмотрении сложных вопросов. Он говорит о том, что человек динамичен и не должен быть заложником одной парадигмы.
Сейчас многие обсуждают бесконечный кризис — продажи плохие, закрываются галереи… На вас такая обстановка сказывается?
Кризис и проблемы всегда сопутствуют человечеству. Я отношусь к этому просто. Кризис как весы: всегда кто-то будет счастлив, кто-то несчастлив, кто-то будет рождаться, а кто-то умирать. Один галерист в Нью-Йорке на тот же самый вопрос про кризис ответил, что нет проблемы продать, есть проблема найти хорошую картину. На рынке хороших вещей мало всегда.
С вашей точки зрения, государство должно поддерживать жизнеспособность искусства, создавать условия для развития?
На это есть отличный исторический ответ. Если государству искусство не нужно, оно может никак и не поддерживать, вообще — запретить всё это. Но если вспомнить историю, то вот ситуация с Парижем после войны. Де Голлю надо было решить экономическую проблему: как поднять Париж, разоренный и разрушенный во время войны? И он сказал: «Так, нужно вернуть популярность Парижа, как это было до Первой мировой». А как поднять популярность? Через харизму. Надо привлечь назад талантливых людей. Всем художникам дать студии бесплатно: приезжайте, живите где хотите. И народ потянулся, и Париж довольно быстро приобрел популярность. За этим пришло оживление. Поэтому — ответы есть, надо просто иметь волю и компетенцию в этих вопросах. Государство понимает, что спорт важен, это национальная гордость. А остальное, получается, неважно?
На вас что-то произвело впечатление за последнее время?
Я, как многие, люблю Европу, и сейчас идет сильный перенос из центра на периферию: например, смещение акцентов на румыно-венгерскую школу. Там произошла парадоксальная смена парадигмы: соц-арт, который присутствовал в румынской и венгерской школе, прошел перезагрузку, возникла плеяда художников, которые перенесли видение в новый формат собственного восприятия. И это стало очень актуальным. В этом смысле арт-рынок непредсказуем и всегда заполняет ту нишу, которая свободна.
Вас не пугает изменяющийся мир, с нейронными сетями и чат-ботами?
Зачем бояться неизбежного?
Сделают роботов, которые за художников будут создавать произведения искусства.
Если мы погибнем, то и поделом нам. Природа-мать не добра и не гуманна. Это точно так же, как и гравитация, она не зла, это просто правила, в которых существует мир. Если мы создаем роботов, способных работать за нас, значит, мы, возможно, станем слабее и выродимся. Процессы запущены, и если человечество не может ими управлять, оно должно умереть. Или измениться в новых условиях и выжить.