С 21 февраля по 30 апреля в московской галерее «Эритаж» пройдет выставка «Постконструктивизм, или Рождение советского ар-деко: Париж — Нью-Йорк — Москва», проводящая параллели и ищущая пересечения и влияния в искусстве, архитектуре и дизайне в России, Америке и Франции в 1920–30-е годы. Этой экспозицией галерея отмечает свой 10-летний юбилей, в преддверии которого ее основатель Кристина Краснянская рассказала ARTANDHOUSES о различиях между коллекционерами и инвесторами, о вере в «сарафанное радио» и пользе арт-консультантов.

В последние годы вы делали несколько музейных проектов в России, но новости о работе галереи в основном доходили из-за рубежа — об участии в Design Miami. Почему?

Был период, когда было очень много проектов — я бралась за всё, и мне было важно, чтобы постоянно велась активная выставочная деятельность. Сейчас это менее актуально по нескольким причинам. Со временем всё-таки количество перерастает в качество, и ты уже за всё не хватаешься. Мы делаем достаточно сложные проекты, которые требуют довольно долгой подготовки, в частности, со сбором материала. Поэтому делать их много и часто просто не получается, а делать что-то простое мне не интересно.

Так получилось, что деятельность галереи с фокуса на художниках русского зарубежья — хотя подчеркну, что мы и это направление не забываем и включаем работы в выставки, — плавно перетекла на тему советского дизайна. Но выставки последнего времени тем не менее намного шире: они включают в себя не только дизайн, но и живопись, графику, архитектуру. Мне нравится, что они насыщенные, эклектичные, вижу, что этот выставочный тренд поддерживают и другие. Потому что когда у тебя такого рода экспозиция, то ты можешь увидеть не только что-то вырванное из контекста, а сразу весь контекст.

То есть поэтому, следуя трендам, вы стали работать и с современными художниками?

Конечно, у правильной галереи должен быть определенный фокус, но я, несмотря на то, что мы концентрируемся на первой половине XX века, с удовольствием поддерживаю современных художников. Некоторым даже помогаю с продвижением на Западе: в позапрошлом году курировала проект скульптора Алексея Морозова в Археологическом музее Неаполя. А в прошлом году была сокуратором выставки Оксаны Мась в музее MAGA под Миланом, где ее работы были вписаны в экспозицию мастеров арте повера — Фонтаны, Кастеллани и других. Кстати, патроны этого музея — семья Миссони, и у меня сейчас есть идея сделать выставку об их модном доме в Москве.

William Klein
«Tatiana, Mary Rose and Camels, Picnic, Morocco»
1958

Вашей галерее исполняется десять лет. Как вы считаете, для галереи в России это много или мало?

Учитывая рыночную и политическую конъюнктуру, мне кажется, что это прилично. В мировом контексте, конечно, мало, а для нашего российского — достаточно. Особенно помня о том, что за это время мы пережили несколько кризисов.

Как ваша галерея пережила кризисы?

Первый очень легко. Он, скорее, задел международные аукционные дома, ведь кризис был действительно мировой, и люди не хотели давать вещи для публичных продаж. Второй — тяжелее, так как он был связан с нашими коллекционерами, с нашими политическими и экономическими событиями. Поэтому произошла своего рода ротация: люди, которые много и активно покупали искусство, по тем или иным причинам перестают покупать, но появляются новые покупатели. Наш бизнес так устроен, что галерея должна быть гибким организмом и подстраиваться под обстоятельства. Мне всегда было интересно удержать баланс между коммерческим и кураторским аспектами.

Помню, несколько лет назад вы сетовали на отсутствие в галерее арт-директора. Вы его нашли или продолжаете всё делать сами?

К сожалению, продолжаю сама им быть, хотя регулярно думаю о том, чтобы такой человек появился.

Возвращаясь в прошлое… У вас экономическое и искусствоведческое образование. Учиться на искусствоведа вы пошли целенаправленно, чтобы впоследствии открыть галерею?

Да. Тогда я уже работала в одной частной галерее закрытого типа у своих знакомых. Она специализировалась на классической живописи, а с моим приходом они начали заниматься и современным искусством. Это было великолепное время! Такое поле для маневров, где я могла изучить, как устроена галерея и вообще этот бизнес изнутри. В какой-то момент там даже так сложились обстоятельства, что мне пришлось активно заниматься продажами, вести финансовые дела галереи. Так что это была такая хорошая школа.

Ib Kofod Larsen, легкое кресло, 1950 / Borge Mogensen, софа, 1962

Почему вы тоже решили изначально делать галерею закрытого типа?

Я просто не верю, что у нас по улице ходят коллекционеры, которые заглядывают в окна. Мне кажется, в нашей стране тема коллекционирования до сих пор закрытая, и лучше всего здесь работает «сарафанное радио», наработанный авторитет среди коллекционеров, когда они к тебе возвращаются и тебя рекомендуют. Наверное, это и есть лучшая реклама.

То есть наши галеристы сами продолжают поддерживать ауру элитарности коллекционирования и создавать некую магию вокруг?

Я считаю, что коллекционирование — это и есть магия. И всегда говорю, что клуб коллекционеров — это закрытый клуб и, по сути, удел избранных. Потому что мало иметь много денег и возможность покупать дорогие предметы искусства, даже мало просто прочесть книги, ходить по выставкам и ярмаркам или получить какое-то специальное образование. Ведь поймите, что далеко не все люди готовы и не всех заражает этот дух собирательства. Даже те, которые что-то покупают, не обязательно становятся коллекционерами. Настоящие коллекционеры — очень сложные люди. И, если честно, в чем-то даже одержимые. Они живут этим и совершенно по-другому воспринимают искусство. Потому что искусство — условная категория. Оно не входит в число предметов первой необходимости, даже не входит в число luxury goods, таких как шикарный автомобиль, крупные бриллианты, яхта или дом на Лазурном Берегу. Это то, что нужно почувствовать сердцем, то, на что нужно иметь «глаз» и вкус. Да, можно, ходя по выставкам, запоминать имена и популярные направления, но понимать искусство и коллекционировать, глубоко изучать его тонкости интересно далеко не всем. И способны на это не все. Поэтому клуб этих людей, зараженных «бациллой» коллекционирования, которым нравится в этом вариться, которые ревностно относятся к покупкам друг друга и следят годами за вещами, которым нравится давать свои работы в музеи, чтобы они «жили» какой-то своей жизнью и набирали провенанс, закрыт. Чтобы войти в него, мало просто иметь деньги. Более того, есть известные коллекции, когда люди покупали произведения совсем не за баснословные деньги, просто у них были хорошее чутье и знания, ну и хорошие консультанты.

Вы сейчас описали фигуру, вероятно, канонического страстного коллекционера. Получается, тех, кто собирает в инвестиционных целях, вы коллекционером не считаете?

Я всегда говорю: есть покупатели, а есть коллекционеры. Покупатели — это те, кто покупают искусство в дом, для подарка, иногда под воздействием эмоций, что особенно часто случается на ярмарках. А есть коллекционеры, другая категория, совсем не мифологическая. У нас в стране, например, есть таких человек десять.

Те же, кто покупает в инвестиционных целях, — просто инвесторы. Конечно, в искусстве крутятся большие деньги и многие хотят в это вложить, чтобы потом получить сверхдоход. Но для этого либо надо очень хорошо знать этот рынок, следить за ним не меньше, чем за фондовым, либо иметь рядом опытного консультанта. А лучше одно и другое сразу. Ну и вообще, я считаю, что есть более доходные и менее рисковые виды бизнеса, чем инвестиции в искусство.

Мы когда-то с Мэтью Стивенсоном, тогда главой русского отделения Christie’s, делали лекцию о том, как коллекционировать так, чтобы искусство было всегда ликвидным. Там было пять основных принципов.

Можете их озвучить?

Первое — это имя. Мы не говорим сейчас об инвестициях в emerging art (молодое искусство), а говорим о том, что человек хотел бы свои деньги вложить и если не преумножить, то как минимум сохранить. Это должен быть первый ряд имен.

Второе — это период. Потому что у любого художника есть период расцвета, а есть менее интересные — начало, когда он еще не сформировался, закат творчества. Важно понимать, что ты покупаешь лучший период этого автора.

Третье — сюжет. Должен быть узнаваемый сюжет, который характеризует этого художника, и в работе должны быть все его, скажем так, фишки. Если перед вами работа Пикассо и вы не узнаете, что это его рука, не нужно покупать с точки зрения инвестиций.

Четвертый — очень интересный параметр. Есть такое понятие: wallpower. Это значит, что работа должна быть эффектной. Даже, например, если это картина позднего Магритта, не лучшего периода, но если она эффектная, то может быть в дальнейшем хорошо реализована.

И последний пункт — это состояние работы и провенанс. Тут нужно смотреть сохранность произведения, вмешательство или нет реставраторов. И ее происхождение: кому она принадлежала, где выставлялась или в какой авторитетной галерее приобреталась.

Если этим нехитрым правилам следовать, то, мне кажется, успех вашим вложениям обеспечен.

David Dubois
«Strap table»
2014

Для чего же тогда будут нужны арт-консультанты?

Ну, не так легко этими правилами пользоваться (смеется). Нужно тратить огромное количество времени на изучение вопросов, причем по каждому художнику отдельно. И для того, чтобы обрести нужный объем информации, нужно, вероятно, полностью отключиться от своего основного дела.

Как появилось название вашей галереи?

Очень просто: мне хотелось дать название, чтобы, с одной стороны, оно было международным, а с другой — несло бы в себе смысл. И слово «эритаж» показалось универсальным, как говорят, с хорошей кармой.

Вы начинали с художников русского зарубежья, сейчас ушли в советский дизайн — всё наше наследие, да. А почему стали сюда привозить вещи зарубежных дизайнеров?

Еще когда я начинала, я поняла, что у нас в стране вообще не заполнена ниша под названием «коллекционный дизайн». И много лет назад я сделала выставку только западных вещей такого рода. Показала там лучшие хрестоматийные объекты, как антикварные, так и через весь XX век до современных дизайнеров Мартена Баса и Фабио Новембре. Мне было интересно посмотреть на реакцию людей, но тогда немногие оказались к этому готовы. Сегодня, к счастью, уже несколько человек такими вещами занимаются.

Мы же, особенно на этой выставке к юбилею галереи, сосредоточены на советском дизайне в широком международном контексте — стараемся показать, как влияла Америка и Франция на СССР, что оттуда к нам пришло и что есть аутентичного в советском дизайне.

Советский дизайн вы активно показываете на Западе. Как местные коллекционеры реагируют?

Западные музеи очень заинтересованы, и я веду ряд переговоров о показе. А коллекционерам нравится, но ведут себя настороженно — очень мало за рубежом литературы об этом. Хотя кроме русских покупателей у нас появились клиенты из Германии и Швейцарии, один француз с русскими корнями, и, надеюсь, появятся из Италии.

Вы в домашней коллекции тоже пользуетесь советской мебелью?

Конечно! Она же абсолютно утилитарна и придает шарм любому пространству. У меня дома есть и советские диван, секретер и стул, есть скандинавский дизайн середины прошлого века, вещи Этторе Соттсасса и современные дизайнеры.