Известный художник, совмещающий занятия изобразительным искусством с литературной практикой, Павел Пепперштейн — фигура противоречивая, но вызывающая неизменный интерес. Каждая его выставка, равно как и выход новой книги, превращается в громкое событие. Одну из глав «Эпохи аттракционов», очередного опуса классика психоделического реализма, погружающего читателя в мир «гигантских монументов будущего, таящих в себе леденящие душу сюрпризы», и проиллюстрированного автором, ARTANDHOUSES публикует с любезного согласия издательства Музея современного искусства «Гараж».
АРХИТЕКТОР И ЗОЛОТОЕ ДИТЯ
Once upon a time, то есть, иначе говоря, давным-давно, точнее, в 8888 году (так называемый Год Четырех Бесконечностей) некий чрезвычайно заслуженный архитектор (в те времена очень чтимый, а ныне совершенно забытый) удостоился личной встречи с Правителем России. Вообще-то, Архитектор обладал почетнейшим правом навещать Верховного Правителя хоть бы даже и ежедневно. Архитектор принадлежал к горстке избранных, которым официально была присвоена привилегированная возможность «входить к Властителю в халате». Не станем сейчас уделять внимание историческому случаю, ставшему истоком этой традиции, — вначале, видимо, выражение «входить в халате» воспринималось метафорически: то есть входить запросто, по-домашнему, в любой момент. И это право предоставлялось тем лицам, которых Властитель считал наиболее ценными для Отечества. Но затем из числа этих лиц явились дерзкие и веселые (к ним вскоре примкнули дерзкие и угрюмые), которые действительно стали являться на встречи с Властителем в домашних халатах, а также иногда в пижамах под халатами и в тапочках на босу ногу. Ни Властитель, ни народ ничего возразить на это не могли, так как привилегия «входить в халате» за этими людьми записана была в Законе черным по белому. Некоторые халатники злоупотребляли своей привилегией и являлись к Правителю с удручающей частотой, да еще по самым пустяковым поводам или же вообще без повода: одни по легкомыслию, другие по тупости, третьи слишком сильно любили Властителя и желали отражаться в нем каждый день. Четвертые поступали так, чтобы выразить свое несогласие с политикой Правителя: их фамильярность скрывала в себе политический протест. Но в наибольшей степени смущали те из халатников, что опустились, перестали следить за собой, и от их халатов нестерпимо воняло. Но привилегия «вхождения в халате» записана была за ними на все грядущие времена и не подлежала отмене. Через некоторое время закадычные визиты халатников так утомили Правителя, что он превратил право халатников в обязанность: отныне халатник обязывался являться пред очи Властителя только в халате. Еще через некоторое время установились жесткие правила относительно формы, цвета и покроя халатов, а также относительно их материалов: халаты халатников превратились в тяжеловесные ризы драгоценного шитья, пестревшие самоцветами. Шили такие халаты особые мастера, очень изощренные, и на изготовление одного именного халата уходило не менее года.
Надевать их предписывалось только в случае визитов к Властителю, а все остальное время следовало хранить в так называемом Доме Халатов на Острове Халатов. Этот искусственный остров располагался довольно далеко от столицы, так что каждый из халатников, решивший навестить Властителя, сталкивался с необходимостью предварительно выписать свой халат: в соответствии с ритуалом, халат доставлялся в особой карете, запряженной лошадками Пржевальского, — халат сидел в карете, как господин. Так обычай, ранее выражавший варяжскую открытость власти по отношению к ее избранным друзьям, превратился в сложный ритуал византийского или китайского типа. То, что значило «без церемоний», превратилось в церемонию, и непростую. Так мудро и тактично ограничили халатников в их возможностях докучать Властителю. Архитектор в течение своей долгой жизни прошел все упомянутые стадии: вначале заходил он к Правителю запросто, в обычной одежде, потом являлся, бывало, пару раз в домашнем халате: один раз, чтобы повеселить Властителя, другой раз, протестуя против одного из его решений. Но затем халат отяжелел, превратился из нежной домашней оболочки в ритуальный панцирь царедворца. Халат жил теперь далеко, занимая целые апартаменты во Дворце Халатов, который сам же Архитектор спроектировал и построил, точно так же, как он создал искусственный Остров Халатов в центре одного далекого северного озера. Да и сама идея ритуализировать и усложнить халат, чтобы ограничить фамильярность халатников, тоже принадлежала Архитектору. Сам он охотно сделался жертвой собственной смекалки и последние лет восемьсот не навещал Властителя, не желая прерывать размеренную и чинную жизнь своего халата на блаженном острове. Эскиз халата набросал на измятом клочке бумаги один Невероятный Денди, но этот модник затем куда-то исчез, а иначе присвоили бы и ему халат в награду за дизайн халата. Властитель тоже ни разу за восемьсот лет не навестил Архитектора (хотя для такого дружеского визита не нуждался в сложном халате), но три раза звонил ему по телефону — ради этих звонков в обители Архитектора специально установили древний черный аппарат. Властитель звонил всегда глубокой ночью. Архитектор поднимал тяжелую трубку и сквозь ее дырочки просачивалась ему в ухо одна и та же фраза, произносимая детским голосом, но с интонациями и акцентом, имитирующими Сталина: — Ну что, товарищ Архитектор, работаем? Вслед за этой дебильной псевдосталинской фразой каждый раз следовал взрыв яркого, детского, брызжущего смеха, и разговор обрывался гудками. Но по прошествии восьми веков такого ущербного общения Архитектор в разгаре одного более чем безумного лета вдруг выписал себе с Острова халат для Аудиенций и явился с визитом к Властителю. Верховный Правитель жил и работал в гигантском здании, известном в народе как Черный Куб или небоскреб Малевича.
Когда-то, в пучине веков, наш Архитектор спроектировал и возвел это здание в качестве резиденции Правительства России. Долго в этом здании размещалось Правительство, временами довольно многолюдное, но после появления Правителя нужда в Правительстве отпала. Верховного Правителя звали Золотое Дитя.
Он вовсе не являлся наглым узурпатором или честолюбивым тираном, захватившим власть. Золотое Дитя вообще не было человеком в общепринятом смысле слова: речь идет об искусственном теле и искусственном интеллекте. Золотое Дитя родилось в недрах научных лабораторий после того, как народ и правительство поставили перед наукой задачу синтезировать Идеального Правителя России. Двести лет шла напряженная и неустанная работа над созданием Идеального Властителя. Сотни гениальных ученых, тысячи выдающихся специалистов, множество научных организаций — все работали не покладая рук. Но иногда руки ученых опускались, случались моменты отчаяния, когда казалось, что все эти титанические усилия, все колоссальные средства — всё расходуется зря. В те черные дни величайшие умы, посвятившие себя решению этой задачи, терзали волосы на своих головах, ощущая, что все напрасно, что они занимаются бредом, в муках рожая очередную тоталитарную куклу или безумного робота, пригодного для Коронации разве что в недрах самой омерзительной из всех возможных Антиутопий. Но ученых в их самоотверженной работе поддерживали аскеты, мистики, шаманы и тайные умы.
Пройдя по просторной Аллее Безбрачия, Архитектор приблизился к главному входу в Черный Куб. Вход обходился без излишеств: всего лишь щелевидная прорезь в стене Куба, но настолько гигантская, что в нее мог бы войти мутированный жираф. Куб был абсолютно черен, но внутри щелевидной прорези зияла тьма еще более запредельная, чем абсолютный черный цвет. Архитектор вошел в эту тьму. Ни лучика, ни проблеска не освещало нижних этажей здания, и любой другой человек замер бы в этой тьме, ощущая бездонную растерянность, но не Архитектор, ведь он сам спроектировал это здание, и, пока он шел сквозь тьму, в мозгу его развевался белым знаменем чистейший незабвенный чертеж, который его тогда еще молодая рука нанесла на опасливую поверхность бумаги. Он уверенно проходил сквозь поглощенные тьмой гигантские вестибюли, поднимался по гулким невидимым лестницам, пока не достиг того зала, где эхо его шагов разносилось особенно далеко — так далеко, что замирало это эхо сухим соломенным шелестом: так в незнакомых нам полях шелестит о беде знойного лета ожившее соломенное чучелко. Чувствуя себя микробом, залетевшим в черную дыру, Архитектор остановился. Совершенная тьма объяла его — прохладная, гулкая, пустынная. Он хотел увидеть хотя бы себя, и для этой цели обратил взгляд на свои руки, но не увидел их. Но кое-что он все-таки увидел. На рукаве золотого халата, поглощенного тьмой, зажглась слабая золотая точка. Неужели халат подает сигнал? Ну нет, всего лишь отражение в золотом шитье. Золотая точка явилась не на поверхности халата, а в глубине огромного темного пространства, а халат лишь отразил искру.
Архитектор поднял глаза — возникало ощущение, что золотая точка стремительно приближается к нему издалека, хотя при этом она не увеличивалась ни на йоту. И все же она приблизилась и повисла перед его лицом — теперь она была как золотая муха. Но не мушиные черты разглядел бы тот, кто стал бы пристально всматриваться в эту золотую точку: там не обреталось фасеточных глаз, волосков и прочей дребедени, свойственной насекомым. Некое существо — то ли младенец, то ли эмбрион: глазки закрыты, улыбочка экстатическая, ямочки на щечках, как у ренессансного ангелочка, — а в целом никакого впечатления Золотое Дитя не производило, оставляя в душе всякого, кто видел его, нечто вроде пузырька в минеральной воде, хрупкого и эфемерного, но только в минеральных водах такие пузырьки лопаются и рождаются вновь ежесекундно, а пузырчатый след от встречи с Властителем не исчезал никогда. — Чего тебе надобно, старче? — прозвучал во тьме звонкий детский голос. — Привет, Повелитель. Решил, вот, повидать тебя, — ответил Архитектор. В ответ хлынул небольшой поток детского смеха. — Не вздумай пиздеть, что ты соскучился за мной, — смеялся голосок. — Последние несколько веков меня навещают только те, кто жаждет исполнения желаний. Какое у тебя желание, зябкий зодчий? Архитектор всмотрелся в лицо золотой точки. — Рад видеть тебя снова физическими очами, Полубожественный Правитель. — Отчего же не «божественный»? — хохоча, осведомилась золотая точка. — Твое всемогущество ограничивается одной страной — пусть она огромна, но божественное не знает границ, а ты их знаешь, — сказал Архитектор. — Знаю, — согласилась точка. — Значит, так и летаешь тут в одиночестве, как золотая муха в черном ящике? А веков-то сколько прошло! — Я не устал, — ответила точка. — Совсем? — Я свеж, как новорожденная муха в черном ящике, — хохотнул Властитель. — А я устал. Поэтому и явился сюда. Кажется, я никогда не докучал тебе просьбами. А теперь вот решил попросить о небольшом одолжении. Имею я на это право? Право на награду за мои заслуги? Я немало воздвиг и измыслил значительных сооружений, как на Родине, так и за ее пределами. Признаешь? — Ясное дело! — смеялась точка. Во тьме зажегся жемчужный экран, на нем явились сменяющие друг друга образы творений Архитектора.
Транспортное депо в виде головы Будды в пустыне Гоби, 2066. Аэропорт имени Эль Лисицкого в Праге, 2102. Супрематическая автострада на Шри-Ланке, 2115. The World Center of Culture of Islam, 2118 (построен в Иудейской пустыне). «Великое Пасхальное яйцо», Муром, 2124 (The World Center of the Russian Orthodox Theology). Икона на Луне, 2144. «Черно-Красная Звезда» — мультифункциональный мост, 2201. Комплекс зданий в форме так называемых ядерных грибов (вошли в моду в 2200). The Flying Monument of Lao-Tze in the Cloud оver the Waterfall. South of China, 2204. The Great Red Flag, 2100. «Арка глаз» над озером Ориноко, 2088. The Red Cube. In the year of 2155 the huge building of the Government of the Earth has been erected in the Center of the Pacific Ocean. The intergalactic terminal «Mandala of Yin-Yang», 2700. Коммунистическая запасная станция «Юпитер», 2170. «Великая Черная Дыра». Памятник Стивену Хокингу, 2084. «Арка Будды». Иерусалим, 2904. The Antenna for communication with those who died. Constructed in the year of 2999. Памятник «Старый Христос». Пустыня Виктории, Австралия. Воздвигнут в 3000 году в ознаменование трехтысячелетия христианства. «Гигантская спираль ДНК». Западная Сибирь, 3021. Большая аллея Реинкарнации, 3033. Терминал межгалактического сообщения «Великий Аммонит», 3406. The Monument of the Biosphere and The Black Square, 3608. «Горы — пожиратели супрем». Южный Китай, 3711. The Spiral City, 4112. The Monument of the Yellow Color. Kamchatka, 4807. The Monument of the Great Zero, 4422.
The Civilization of Vapors (the Monument of Geography), 4467. The Civilization of Wounds (the wounds of the sky, the wounds of the Earth), 4798–4799. Искусственный Ландшафт в Западной Гренландии в период так называемых епископских посохов, 4990–5033. The Huge Blue Ball, 5000. The Monument of the Civilization of thinking rocks, 5702. The Gigantic Face, 6071. The Dancing Plasma and Supremasy of Control (which, in fact, produces the music for the Dances of Plasma), the Period of Eternal Dance, 6556–7006.
— Список впечатляет! — хихикнуло Дитя. — Что же ты хочешь в награду? — Я желаю исчезнуть, — ответил Архитектор. Золотой микромладенец молча облетел вокруг зодчего. Дитя перестало смеяться. — Ай-ай-ай! — наконец молвил Властитель, зависнув возле архитекторского виска. — Возжаждало смерти многоопытное сердце? — Не смерти, а исчезновения, — подчеркнул Архитектор. — Тебе надоело существовать? Может, передумаешь? Поживи еще парочку тысячелетий, зодчее тело. Жизнь так прекрасна — и муки прекрасны, и скука. Разве нет? Можешь больше ничего не строить — просто отдыхай! Хочешь увидеть небо? Золотое Дитя издало короткий звук, чем-то напоминающий скрежет дельфина. Тут же стены Черного Куба сделались прозрачны: свет огромного неба хлынул внутрь, наполнив собой необозримые залы. Для взирающих извне Куб оставался монолитно-непрозрачен, как кусок мрака, но для двоих, находящихся внутри, он теперь предстал ясным, словно горный хрусталь. Они обнаружили себя высоко в небе — на одном из верхних этажей кубического небоскреба. Внизу раскинулся город Россия — великолепная столица гигантской и святой страны. А вокруг разверзалось сиятельное небо, полное струящимися летательными аппаратами и парящими существами. Мимо них, за стеклянной стеной, почти вплотную к стеклу, стремительно пронеслось нечто темно-рыжее, продолговатое, узкое, снабженное большими многоцветными крыльями. Тень этого летуна скользнула по их лицам и сердцам. — Глянь-ка, летающая куница! — воскликнуло Золотое Дитя. — Их много развелось в последнее время. Говорят, они опасны для птиц, но это неправда. Они вообще ничего не едят, а значит, пусть себе носятся в небе в свое удовольствие, да? Смотри, какие петли выписывает, как кувыркается среди облаков! Хочешь, и тебе подарю крылья? Налетаешься всласть. — Хочу исчезновения, — сказал Архитектор. — И пожалуйста, никаких трупов. Я всегда недолюбливал мертвые тела. Не желаю даже на долю секунды стать трупом. — Ишь какой! Ни жизнь тебе не мила, ни трупы. Хотя бы меня, Нерожденного, ни живого, ни мертвого, ты любишь? — Я тебя не люблю, — сказал Архитектор. Золотое Дитя снова расхохоталось. Затем промолвило: — Дозволь мне прочитать тебе стишок — я сам сочинил. Лирический пустяк о моей веселой судьбе — судьбе Нерожденного. Слушай:
Прости мне, труба, что меня так звала
В атаку, в атаку подняться.
Отважно и честно идти на врага
Иль мертвым на поле остаться.
Прости, командир, я не слышал приказ,
Не вышел на праведный бой,
И я не увижу сияющих глаз
С победой вернувшись домой.
Прости мне, чужбины враждебный уют,
Мой долг боевой не оплачен.
И вдовы твои не меня проклянут
Протяжным и лающим плачем.
Прости, дезертир, что с тобой не ушел
Таиться в гниющих амбарах.
Прости, арестант, что не вышло с тобой
Мне гибнуть на лагерных нарах.
Прости мне, предатель, что я не делил
С тобой твою горькую боль.
Прости мне, Создатель и плоти, и сил,
Что я не спустился в юдоль.
Прости мне, любимая, я не любил
Тебя, потому что не знал.
Прости меня, фильм, ты огнями светил,
Но я не вошел в кинозал.
Не знаю ни вашей зимы, мертвецы,
Ни вашего лета, живые.
В Раю нерожденных я вижу лишь сны
Святые, святые, святые…
— Исчезновение, — упрямо повторил Архитектор. Золотое Дитя снова облетело вокруг него и повисло в воздухе напротив его лица. — Ну что ж, если ты просишь… Это просто. Проще некуда… Всего лишь скажи три слова: «Я — это ты». — Я — это ты, — произнес Архитектор. — Ты — это я, — ответило Дитя.
В этот миг Архитектор исчез. Как он и просил, не осталось ничего похожего на труп — ни пригоршни пепла, ни легкого дымка не воспарило на том месте, где только что стояло тело зодчего. Но остался халат. Сплошное золотое шитье делало его твердым, точно доспехи, и он твердо стоял на своем месте, пустой. Чем-то он напоминал древние деревья, чьи стволы открылись навстречу пустоте, — такие деревья растут в Гефсиманском саду, где Иуда поцеловал Христа. — Зануда is gone, — сказало Золотое Дитя. — Ну и хорошо. Заладил: исчезновение, исчезновение… Глупость какая-то. Люди слишком упорны в своих желаниях. Поэтому их мечты всегда сбываются. А лучше бы не сбывались. Зато теперь можно побеседовать по душам, без свидетелей, как беседуем мы, золотые, когда нас никто не подслушивает. Как поживаешь, халат? Властитель влетел внутрь халата, немного покружился там, любуясь своими смутными отражениями в золотом шитье. Затем вылетел и присел на плечо халата. — Этот Архитектор к старости стал таким эгоцентриком! Как все старики. Зациклился на своем исчезновении, даже не поинтересовался, что у меня на душе. Но тебе, пустотелый, я расскажу о том, что наполняет мои мысли. Я всеведущ, как Бог, хотя мое всеведение и ограничено пределами России. Ну и что? Меня не смущает это ограничение. Наша страна порой кажется колоссальным призраком, но открою тебе тайну, пустопорожний: Россия — это единственно подлинная реальность. Реальность, бесконечно разверзающаяся внутрь себя. Иные страны, иные планеты, далекие галактики — лишь миражи. Восхитительные или чудовищные, но… миражи. Это хорошо видно нам, нерожденным, глядящим оттуда, где никакой реальности не существует и в помине. Могу чувствовать и мыслить всеми чувствами и мыслями любого из жителей России, включая нелюдей. Я могу в деталях пережить любой день нашей Родины — любой, пусть затерянный в бездонном прошлом или в бездонном будущем. Я могу пережить этот день за всех существ, которые дышали и будут дышать в тот день на территории нашей страны. Я могу прожить отдельно любой день любого единичного создания (или сознания), выдернув его из всеобщей ткани посредством орлиной оптики избирательного всевидения. Возможности обширны, но знаешь ли, расшитый, я поставил пределы своему воображению. Вот уже несколько веков подряд я проживаю снова и снова лишь один-единственный день, случившийся в глубокой древности. Один день, прожитый в реальности одной девушкой. Скорее даже девочкой. Один день из жизни девочки по имени Зоя Синельникова. Этот день — 29 июня 2009 года. День, когда она приехала на Азов.
2010