В Московском музее современного искусства недавно завершилась выставка «Трансформация сознания», посвященная художнику-абстракционисту Элию Белютину и его студии «Новая реальность» в Абрамцеве, существовавшей с 1958 по 1991 год. Выходцами из нее — белютинцами — стали, как утверждал сам ее идеолог, более трех тысяч человек. Им, ученикам художника, в большей степени и было отдано выставочное пространство музея. Самого Белютина Ольга Ускова, инициатор выставки, коллекционер, бизневумен (она президент Cognitive Technologies) и учредитель Фонда русского абстрактного искусства называет гениальным методистом, но не гениальным художником.
О своем собрании белютинцев, важности их наследия для мирового искусства, «Теории всеобщей контактности» и своем будущем музее Ольга Ускова рассказала ARTANDHOUSES.
Выставка в ММСИ — это первый крупный показ наследия белютинцев?
Нет. Пионером в этом деле был Русский музей в 2014 году, который за три месяца, в невероятные сроки, согласился принять выставку и дал нам хорошую площадку. За это им огромное спасибо!
Выставку инициировали вы и ваш фонд?
Да, мы приехали в Русский музей с этой темой, и вдруг там говорят: «Всё, вперед!» Это была для нас совершенно неожиданная реакция. Потому что параллельно мы заходили с этой идеей в Третьяковку, когда там еще было предыдущее руководство. Я счастлива назначением Зельфиры Трегуловой, потому что разговор с экс-директором (Ирина Лебедева. — ARTANDHOUSES) я не забуду никогда. Для меня это был какой-то экскурс в косность мира искусства.
Как тогда публика восприняла работы?
Тогда для нас это был эксперимент. Мы плохо себе представляли состояние общества и его готовность к восприятию этого феномена, этого искусства. Когда мы работали в Русском музее, мы работали вслепую. Во-первых, это Петербург, там меньше проходимость, даже несмотря на то, что это Русский музей. Поэтому мы сделали выставку без серьезных вложений. Но когда мы обнаружили очередь в интерактивные залы, причем не в первые дни, а в середине ее работы, это были для нас шок и радость! Было ощущение, что мы точно попали в состояние времени, состояние головы.
Что было в интерактивных залах?
Мы проводили тогда конкурсы. После просмотра экспозиции в последнем зале зрители собирали картины из магнитных элементов по методике Белютина. Пазлы были нарезаны в соответствии с его базовыми символами, и стояло задание, похожее на задание Белютина. Человек собирал картину на магнитной доске, фотографировал себя вместе с ней и отправлял в интернет. Экспертная группа выбирала наиболее соответствующие заданию и интересные картины. Качество этих картин было поразительное! Мы сохранили эту фотогалерею, и были победители. Хочу сказать, что те победители, которых отобрала искусствоведческая комиссия, и картины, которые понравились лично мне, отличались друг от друга. Но общее качество удивляло. Для меня эти картины — как раз эмоциональный результат просмотра экспозиции.
Интерактивные мероприятия в Русском музее
Расскажите о методике Белютина.
Белютин был гениальным педагогом и методистом в первую очередь. Гениальный он с точки зрения мировой практики, и это не внутрироссийский феномен. Дело в том, что на текущий момент существует единственный труд «Теория всеобщей контактности». Этот труд содержит в себе и методику, и идеологию, и некоторый нейролингвистический подход. То есть это серьезная работа, связанная с технологией массовых коммуникаций, которую он использовал при работе с группой. Базовая книжка большая, порядка четырехсот страниц. Мы сейчас ее адаптировали и выпустили, на это ушло два года.
Белютин ставил перед собой довольно интересную задачу. Его основная идея была в том, что на базе существующей книги можно построить Академию современного искусства. Что тот подход, который исповедует существующая Академия художеств, устарел. Что страна изменилась, мир изменился, всё изменилось, а мы до сих пор как при Екатерине подходим к анализу и представлению того, что происходит. И что выращивание плеяды современных художников возможно по его методике работы с людьми, которые хотят творить в этой зоне.
В. Зубарев
«Невеста»
1974
Эта работа с людьми распространялась только на художников?
Она распространялась на художников, но мы это двинули дальше. Поскольку он действительно очень глубокие вещи поднял. И это удивительно, потому что это 1950–60-е годы и теорий массовых коммуникаций и нейролингвистического программирования не было. Фактически Белютина можно отнести к основоположникам этих направлений.
Если брать ключевые факторы, то можно выделить несколько основных постулатов. Первое, что он говорил, что если вы хотите вытащить из человека гения, то есть открыть его сознание и вывести его в то, что у нас сейчас принято называть инновационным мышлением, то для этого надо задействовать определенные функции человеческого мозга, которые вызовут эмоциональный всплеск.
Второй момент — это массовость. Он говорил, что необходимо достигать кумулятивного эффекта. Это не преподаватель — ученик, это преподаватель — ученики. Чем больше группа, если правильно она выстроена, тем больше за счет конкурентности проявляется кумулятивный эффект энергетический, и люди достигают лучших результатов.
Третье. Он разработал систему для человека, только входящего в профессию: ему лучше дать некоторый конструктор, с которого он начинает, чтобы он сразу мог достигать определенных результатов при работе с этим конструктором. Потом, через какое-то время, он перейдет на свой собственный язык. И в базовой системе обучения на первых занятиях были отработаны на основе практик системы фигурных и цветовых обозначений, которые фактически легли в основу алфавита Белютина. И с начинающими в группе он работал на базе этого алфавита.
На выставке был сделан целый зал, который связан с тем, как выполнялись задания. Мы действительно пользовались некоторыми готовыми формами для передачи эмоционального окраса, объема, другого типа ощущений. Например, желтый цвет — грусть и т. д. Какие-то базовые вещи. И когда мы делали задание, то просто нарезали вот этот алфавит на магните, чтобы дать возможность человеку собрать из него некоторые высказывания. В этом смысле все такие хрестоматийные работы по белютинской методике содержат месседжи. Своего рода зашифрованные высказывания, которые все художники, которые работали с Белютиным, оставляли в своих полотнах. Обязательно есть некоторая вполне фактурная вещь — глаз или кусочек ноги, или еще что-то, от которого дальше разворачивается всё высказывание в картине. Это позволяло дать направление движения и начать разговор. Предметика, которая присутствует в кусочке картины, — это приглашение к началу разговора для неподготовленного зрителя.
В.Зубарев
«Гуляка. Олег Сатаев»
1972
То есть методика Белютина предлагает некий формат…
Формат самореализации. Это очень важный момент. Это ключевой момент, а также то, почему это сейчас безумно интересно и почему это собрало около двухсот человек его учеников.
Тридцать лет, двести человек — студия существовала вплоть до 1992 года, то есть функционировала постоянно. Какое-то количество людей еще живы. Я старалась их объехать, потому что серьезно пыталась разобраться во всей этой истории. Приезжаешь к человеку: старый, больной, небогатый, как правило; как у всех художников, что-то дома — сын спился или какие-то семейные истории. Но видишь — сидит счастливый человек. С ним разговариваешь и понимаешь, в чем дело, в чем счастье — он реализовался. Он вытащил из себя максимум. Этот максимум его удовлетворил. Он уверен в том, что сделал. То есть в этом смысле теория Белютина работает как тренинг самореализации.
В мир белютинцев вы вошли, кажется, в 2012 году?
Да. Это произошло случайно. У меня есть приятель, который в тот момент возглавлял крупную структуру, и у него был день рождения. Что дарить человеку, у которого всё есть? На аукционе в Европе я купила картину вполне приличного автора с известной фамилией. И привезла пафосно дарить… Смотрю, а он как-то очень сдержанно реагирует. «Ты чего?» — спрашиваю. А он человек интеллигентный, тихо так говорит: «Ты просто не знаешь, что такое современное искусство. Поехали, я тебе покажу кое-что».
И привез нас с мужем в Абрамцево, в поселок художников, на дачу, где была студия Белютина. Вынес, прислонил к соснам во дворе несколько картин, сказал: «Посмотри, а мы пойдем чайку попьем».
Я села перед картинами, смотрела, и меня пробило так, что слезы потекли. Ну, думаю, всякое бывает. Уехали, две недели не отпускает. Что делает человек, когда его не отпускает две недели и с деньгами? Ищет, где бы себе купить. Спросила фамилии художников — помню, это были Зубарев, Грибков и Преображенская. Поняла, что друг свои не отдаст. И начала в интернете искать, кто ими занимается. И вышла на коллекционера Самвела Оганесяна. Я к нему приехала. Всё как всегда: картины хранятся в рулонах на балконе и в шкафах, вся квартира ими завалена. Он сорок лет коллекционировал только белютинцев, дружил с самим Элием Белютиным. Я тогда купила у него несколько картин, повесила дома. Пока покупала, он мне рассказывал их историю, мне стало интересно. Мы с ним просто год дружили. Я что-то еще у него докупала, было безумно интересно.
И вдруг у него диагноз — рак желудка скоротечный в четвертой стадии. Резкий диагноз. И он продал мне часть картин, поехал лечиться в Америку. Неудачно получилось. Через полтора месяца вернулся уже прощаться.
И он меня пригласил, сказал, что разговаривал с семьей, и они сказали, что не будут заниматься коллекцией. Я, говорит, тебе готов продать за хорошую цену всё вместе, но при условии, что ты будешь заниматься этим делом.
Сразу решились?
Нет, не сразу. Я понимала, что это обязательство. И вопрос не в стартовой цене, а в объеме. Я не специалист, у меня не было знающих людей под рукой. То есть это не мой бизнес. Я посоветовалась с мужем. Он ответил, что я бы тебе сказал нет, но такое стечение обстоятельств, что может судьба считает, что это твои социальные обязательства.
Сколько работ было в собрании?
Больше тысячи.
И что вы с ними сделали?
Тут же приобрела искусствоведа.
У вас тогда уже созрела модель будущего этой коллекции?
У меня есть несколько уровней этой модели. Первый уровень — сам Белютин и ученики, уникальное явление в истории мировой культуры. Это драйв, начало 1960-х и формат группового творчества. Нет такого эксперимента в арт-мире, когда работала группа по единой методике. И группа дала такое количество результатов. С этим согласны все. И это достойно изучения и отмечания в истории искусств. В этом смысле это национальная история, как бы кто ни относился к Белютину. Его по-разному называют. И тема секты присутствует. И тирана. И характер у него был отвратительный. И картины своих учеников-художников выдавал за свои, ставил на них свою подпись. Но я даже не хочу это анализировать, потому что я лично его не знала, а всё остальное — сплетни.
И это важно для России — обозначить место в этот период. Потому что место в начале ХХ века обозначено. Кандинский стоит на правильном пьедестале. А в 1960-е нас изображают медведями, а это не так. И одна из моих задач — восстановление справедливого места России в истории современного искусства. Это было то, на чем я завелась.
Фонд русского абстрактного искусства был создан для этого?
Да. Когда я создала структуру, я считала, что это миссия и задача фонда. Дальше — это узкая миссия. И она носит слишком наджизненный характер.
Второй уровень — есть сама коллекция как собрание артефактов и продолжение этой истории с точки зрения работы уже с современными художниками. Остались ученики учеников, некоторые безумно интересны. Сейчас мы проводим мастер-классы по методике уже с целым рядом изменений.
И третий вопрос — это, конечно, капитализация всего этого дела. За четыре года цены выросли, но до потолка еще далеко. Зубарева можно было купить тогда за десять тысяч долларов, а сейчас — от пятидесяти до ста тысяч. По Грибкову такая же картина. Я считаю, что через тридцать лет они будут стоить миллион.
В. Зубарев
«Любовь земная»
1977
Как вообще складывается рынок этих художников? Всё-таки они всё еще пребывают в некоей маргинальной зоне, в отличие, например, от нонконформистов и концептуалистов, которые много лет уже активно выставляются и принимают участие в международных аукционах.
Эти уже тоже принимают участие в международных аукционах. Не так активно, но они уже там есть. Это не мы их выставляем, мы не продаем вообще.
История вообще с этим направлением такая: было несколько масштабных разграблений наследия белютинцев. Вот почему картины возникли на аукционах, чаще внесистемные работы. В 1991 году была большая их выставка в Москве, когда первый раз выставили неофициальных художников во Дворце молодежи. Тогда ее рванули американцы смотреть, и вообще всё, что «плохо лежит», потому что всё искусство наше лежало практически даром. И белютинцев, причем сам Белютин тогда был жив, собрали американские товарищи и сказали, что вы нас очень интересуете, давайте мы вам сделаем большую выездную выставку по городам Америки. Тогда только открылся «железный занавес», и девяносто две лучшие работы уехали в США и не вернулись.
Те художники, которые живы, дали нам фотографии тех работ. Десять мы нашли, они в частных коллекциях. Одна в собрании канадских дипломатов, вторая в официальном музее в Чикаго, другие нашли по частным коллекциям.
Белютин еще и приторговывал работами учеников сам — например, с итальянцами у него шла очень активная торговля. Так что в 1990-е разошлось достаточно большое количество работ по миру. Одна работа есть в Центре Помпиду, две — в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке.
А самого Белютина у вас есть работы?
Да, но немного.
То есть его искусство вас не тронуло?
Это довольно распространенная вещь. Учитель, методист — отдельная профессия. Он не обязан сам хорошо что-то делать. Гениальный методист не значит, что гениальный художник. Это мое мнение. Я очень чувствительный человек в смысле энергии. Когда много работаешь с людьми, вопрос взаимообмена энергией — негативной, положительной — очень важен. Любой контакт происходит в первые три секунды. Смотришь в глаза — и уже судьба переговоров определена. Это у меня выражается, в частности, в реакции на искусство. Картина может отдавать энергию, может забирать. Картины белютинцев — консерванты энергии. Поскольку создавались они без материальной заинтересованности, он разгонял их именно в сторону соревнования, самореализации, они пытались выложить кишки на полотно для того, чтобы получилось. И ты начинаешь с этим общаться, и эта энергия начинает в тебя входить. А когда вы идете смотреть на чучело маринованной акулы, сопровождающейся слухами о чеке в двадцать миллионов долларов, то вы обнаруживаете хорошую сделку, и вас разгоняет на потребление, то есть на забор у вас энергии. Вы начинаете думать о том, что из пятидесяти тысяч долларов сделал два миллиона, из двух миллионов потом еще сколько-то…
Оценивали свою коллекцию?
Я не оценивала, потому что я точно не собираюсь ничего продавать сейчас, ни одной работы, самой почеркушечной. Меня интересует сейчас коллекция целиком.
Покупать еще собираетесь?
Мы докупаем, да.
Дома много работ из коллекции висит?
Дома — да. Для меня это важный момент. И спальная, и гостиная — всё увешано. У меня с картинами какие-то отношения, диалоги, я их меняю иногда.
Слышал, что вы в следующем году собираетесь открывать музей.
Да, мы купили здание, такое интересное, конструктивистское. Будет постоянная музейная часть и офисная. Мы год получали разрешение от департамента культуры на реставрацию, сейчас начинаем ремонт. Это почти в центре города, но точный адрес пока не скажу.
