Музею русской иконы в Москве исполняется 10 лет. Его создатель — коллекционер и руководитель группы компаний Plaza Development Михаил Абрамов планирует открыть в столице международный центр древнерусской живописи и рассказывает, почему вход в его музей всегда будет бесплатным.
Первый вопрос традиционный: как вы начали собирать иконы?
Первую икону я приобрел в начале 2000-х годов, это была икона архангела Михаила (я искал именно икону своего святого). Я хотел икону как в Третьяковской галерее — архангел Михаил в их коллекции мне очень понравился, но в процессе поиска стало понятно, что древние иконы найти крайне трудно, практически невозможно. Я консультировался со специалистами, встречался с коллекционерами, ходил по музеям — этот мир стал мне интересен, так я и начал собирать иконы.
Зачем коллекционеру икон понадобился собственный музей?
Я видел большое количество частных коллекций и понял, что они делятся на два типа. Первый — коллекция находится в частном доме, человек просто живет в окружении икон, которые являются частью интерьера. А второй тип коллекций икон — затворнический, когда коллекционеры свои собрания никому не показывают. У них скромная обстановка; не имея достаточных средств и профессиональных систем климат-контроля, они тем не менее с помощью подручных средств неустанно следят за состоянием икон, сохраняют их, проводят реставрацию. Эти люди — фактически заложники собственных коллекций.
Я решил, что в рамках организации моего собрания нужно попытаться отразить весь путь развития русской иконописи: от византийского искусства до начала ХХ века, вместе с историческим движением страны.
У меня сразу была достаточно амбициозная цель — создать именно музей, а не просто им назваться. Привлечь лучших специалистов, реставраторов, искусствоведов, организовать вокруг мощное научное поле, заниматься выставками и исследованиями, издавать каталоги, совершать открытия. И самое главное, возвращать иконы в Россию из-за рубежа.
Юридически музей существует как благотворительный фонд «Частный музей русской иконы». Я всё-таки физическое лицо, и, хотя пожить надеюсь подольше, будет надежнее, если музеем будет управлять фонд.
Давайте поговорим подробнее о коллекции музея. Сколько в нем сейчас экспонатов?
В целом собрание музея насчитывает около пяти тысяч произведений. Это не только иконы, сюда входит шитье, литье, деревянная скульптура. Часть экспонатов находится на передвижных выставках (сейчас, например, мы отдали на выставку сто тридцать произведений). В постоянном экспозиционном «обороте» (то есть доступно посетителям музея) около четырех с половиной тысяч произведений, в том числе около семисот икон.
В музее представлена вся ваша личная коллекция?
Да, дома есть одна-две иконы, но они тоже могут быть включены в экспозицию — также как и другие произведения из моего личного собрания, мои ордена (например, орден Славы и Чести II ст. которым наградил меня Святейший Патриарх Московский и всея Руси). Всё, скорее всего, перейдет в собрание музея.
Какие иконы в вашей коллекции вы можете отметить как наиболее важные? Есть ли в собрании особо значимые «подразделы» — по авторам, по времени создания, по региону создания?
У нас обширное и крайне значимое собрание византийского и поствизантийского греческого искусства. Оно включает позднеантичные памятники, византийские процессионные кресты, реликварии, энколпионы, храмовую утварь, иконы мастеров Крита, Балкан, Ионических островов, украшенный подвесными иконками хорос (паникадило) XVII века и единственный в российских музеях резной греческой иконостас начала XVIII столетия. Помимо этого, наш музей является счастливым обладателем и хранителем крупнейшей (для европейских музеев) коллекции христианского искусства Эфиопии, насчитывающего более двух с половиной тысяч произведений XIV–XX веков. Но основа и сердце музея — это всё же древнерусское искусство. Собрание русской иконописи у нас подразделяется на несколько экспозиционных разделов. Это искусство XIV–XVI веков (кстати, этот раздел включает и крупнейшее за пределами Пскова собрание псковской иконописи), залы XVII, XVIII и XIX веков, отдельный зал, посвященный архитектурному пространству в русской иконе XVI–XX веков, зал шедевров, создававшихся в лучших русских иконописных центрах XVIII–XX веков (Мстёре, Палехе, Невьянске), а также отдел старообрядческого искусства, включающий целую беспоповскую молельню, насчитывающую около двухсот лет и перевезенную в музей из Тверской области.
Меня радует, что в нашем собрании нет второстепенных памятников. Наши сотрудники ведут очень тщательный отбор произведений, которые мы приобретаем для музея. Но среди особо значимых произведений следует в первую очередь назвать и две иконы Чуда великомученика Георгия о змие (ростовский «Георгий на голубом коне» позднего XV века и прославленный образ Чуда Георгия о змие с Богоматерью, связанный с кругом архиепископа Макария и написанный новгородским мастером во второй четверти XVI века), псковскую икону Святого Афанасия Великого из Гдова (середина XV века), первый известный образ Богоматери Одигитрии Грузинской (Новгород, последняя четверть XV века), последнюю найденную подписную икону великого Симона Ушакова (Богоматерь Одигитрия, 1675–78 годы), ряд икон, связанных с царскими династиями Рюриковичей и Романовых — от единственной сохранившийся иконы, написанной в моление о супружеской чете царя Феодора Иоанновича и Ирины Годуновой (икона «Великомученик Феодор Стратилат и великомученица Ирина с преподобной Феодосией на полях», конец XVI в., Москва) до иконы Казанской Божией Матери (последняя четверть XIX века), которую хранила великая княжна Татьяна Николаевна (дочь Николая II) вплоть до Екатеринбургской ссылки и убийства в Ипатьевском доме. Кстати, два последних памятника, имеющих неоценимое значение для нашей истории, мы смогли найти и вернуть в Россию из-за рубежа.
А какая икона в музее ваша самая любимая?
Это Гликофилуса, греческая икона XV века. Я приобрел ее Лондоне у очень известного дилера сэра Ричарда Темпла — человека, поставляющего иконы в американские и европейские музеи, в частные коллекции британской королевской семьи, Ротшильдов, Рокфеллеров. У него вещи очень дорогие, но все первого уровня. Надо сказать, что это был единственный случай, когда я решил купить икону без предварительных консультаций, интуитивно понял ее уровень, хотя цена была очень высокая.
Мы ввезли икону на территорию России для изучения экспертами и подтверждения подлинности. И уже на этой стадии про икону узнала научная общественность. В итоге в коллекции музея оказалась лучшая критская икона в России, она даже была на обложке каталога выставки «Греческие иконы с острова Крит. XV–XVII века. Из музейных и частных собраний», которая проходила в Музее Андрея Рублева. Я к ней всегда подхожу, когда попадаю в музей. Меня спрашивают, чудотворная ли это икона? Да, чудеса с ней происходили и происходят.
Икона «Богоматерь Гликофилуса»
Середина XV века
Крит
Мастерская Ангелоса Акотантоса
А как обычно осуществляется покупка новых произведений в коллекцию музея?
Решение о приобретении нового памятника я всегда принимаю, тщательно прислушиваясь к мнению научных сотрудников и экспертов нашего музея, а также (при необходимости) и приглашенных специалистов. Всегда важно, чтобы имело место честное и открытое обсуждение со стороны компетентных ученых, экспертов, знатоков — пусть последнее решение и остается за мной. Круг коллекционеров икон очень узкий, и всё строится на доверии. Иногда продавцу приходится ждать, пока мы серьезно оцениваем памятник, его стоимость, его ценность для нашего музейного собрания. Но бывают и другие ситуации: когда икона давно изучена, и ясно, что это уникальное произведение, или мы знаем хорошую репутацию владельца. Тогда покупка совершается быстро.
Коллекционирование икон нельзя сравнивать с коллекционированием картин — это совершенно разные масштабы и объем рынка. Десятки тысяч, миллионы произведений живописи и десятки, а то и единицы икон. Практически каждая значительная икона хорошо известна. Рынок этих уникальных памятников очень узкий, его нет как такового. Если серьезная вещь появляется, то это событие. И ее нельзя упустить.
Какая была самая дорогая покупка в коллекции музея?
Две самые дорогие иконы (и, наверное, уместно было бы сказать, что два самых дорогих памятника древнерусского искусства, которые советские и российские музеи приобретали за последние сорок лет) это две иконы Чуда великомученика Георгия о змие (ростовский образ конца XV века и новгородская икона второй четверти XVI века), о которых я уже говорил. Стоимость ростовской иконы составила миллион евро, стоимость новгородского Георгия превысила эту сумму.
Икона «Чудо Георгия о змие»
Вторая четверть XVI века
Новгород
Сложно сейчас пополнять коллекцию икон?
Если смотреть динамику предложений на серьезных аукционах — Sotheby’s, Bonham’s, то видно, что значительных произведений не бывает годами. Сами по себе иконы есть, но не каждая представленная на аукцион икона имеет музейное значение, а нам в музей нужны работы выдающиеся.
Откуда сейчас приходят иконы, где вы их покупаете?
Сейчас подавляющая часть памятников приобретается за рубежом. В советское время объем вывоза икон за границу был просто огромный, туда уходило практически всё. На тот момент русская икона ценилась в основном за рубежом. В СССР ценился партбилет, а наличие дома иконы только мешало и даже могло принести серьезные проблемы. С начала 1990-х ситуация в стране изменилась — иконы вновь стали нужны в России. И это делает возможным мою деятельность, связанную с сохранением нашего наследия, только теперь стало возможным создание открытого, общедоступного музея. Сегодня в России значимых вещей на рынке практически нет. То есть они есть, но все в коллекциях, и никто не торопится с ними расставаться.
Следите ли вы за судьбами советских коллекций икон?
Да, все без исключения коллекционеры нам известны и практически все являются друзьями музея и входят в Общество собирателей произведений древнерусского искусства, которое создано при музее. Мы устраиваем выставки других частных коллекций, например легендарной коллекции Воробьевых. Ни отец, ни сын Воробьевы ни разу не показывали публично свое собрание полностью, а это грандиозная коллекция. И только на десятый год существования музея Воробьевы, бывая на всех наших выставках, принимая активное участие в жизни музея, наконец решились показать свое собрание полностью.
Предлагают ли вам продать иконы?
Да, предлагают, но я ни одной иконы ни разу в жизни не продал. А продажа иконы из музейного собрания — это вообще невозможно.
Но ведь ротация музейной коллекции собрания — это обычное дело: продаются менее интересные, покупаются более важные произведения.
Ротация возможна в частной коллекции, но не в музейной. Слава Богу, финансовое положение позволяет мне содержать и музейную коллекцию, и так называемое собрание подарочного фонда. То есть те иконы, которые не входят в музейный фонд, мы можем дарить храмам, передавать в региональные музеи. Но ни одной продажи не было и быть, по уставу, не может.
Музей русской иконы находится в самом центре Москвы, на Гончарной улице. Как вам удалось найти такое удачное место?
Десять лет назад музей начал свою работу на Верейской улице, в бизнес-центре, который я построил. В то время коллекция занимала всего два зала (около двухсот пятидесяти икон), но уже тогда представляла все этапы развития русской иконописи. Постепенно объем коллекции увеличивался, и я стал искать бóльшее помещение, и это было крайне тяжело — московское правительство на все обращения отвечало отписками.
Рассматривались разные варианты для размещения, но тут, на Гончарной, было самое лучшее место: один из московских холмов, крутой берег Москвы-реки, напротив Афонского подворья (с храмом Великомученика Никиты XVI века) и тут же сталинская высотка — символ совсем другой эпохи. И что очень важно, два здания, которые я хотел получить под музей, не были памятниками архитектуры, и их можно было перестраивать. Мне удалось договориться с организациями, которые находились в этих зданиях: Таможне редких растений РФ я организовал переезд, а Институту повышения квалификации сотрудников Оборонпрома я предоставил новое здание. Потом была непростая работа, в результате которой эти здания из федеральной собственности перешли в московскую, а уже Москва передала мне их в аренду с условием, что я приведу их в порядок.
Сколько времени заняла реконструкция этих зданий и превращение их в музей?
Примерно три года. Здания были аварийные, в том, где находилась таможня (сейчас там вход в музей), даже крыша прохудилась. И работы было вести очень тяжело: это же самый центр, тут даже мусор вывезти непросто. Самым важным были даже не строительные работы, а инженерия, обеспечение идеальных условий для хранения икон. Мы много ездили по миру, смотрели частные и государственные музеи – где какие системы климат-контроля, как работают охранные системы, освещение, как распределяются воздушные потоки. Наше здание в этом смысле ультрасовременно. Здание разделено на зоны: на первом этаже, где климат для икон не сформирован, там икон нет, это место для проведения светских мероприятий, концертов, тут стоит рояль, киоск с литературой. В этой зоне воздух еще «неправильный», и он отсечен от следующей зоны сейфовой дверью. Но когда дверь поднята, то воздух из первой зоны может проходить дальше, поэтому в следующей зоне первого этажа все иконы в витринах, они защищены. И только на втором этаже климат другой, там безопасно и иконы демонстрируются открыто.
Сейчас в музее десять залов, и каждый зал имеет свою экспозиционную концепцию, которая выстраивалась научными сотрудниками музея. Всё начинается с полуподземного зала эфиопского искусства, потом Византия и дальше идет полное раскрытие истории русской иконописи.
Сколько стоит билет в Музей русской иконы?
У меня принципиальная позиция — музей должен быть общедоступным и бесплатным. У нас даже нет ящика для пожертвований. Я иконы не продаю и не беру денег с людей, которые приходят смотреть. Я считаю, что за прикосновение к таким святыням и шедеврам деньги брать нельзя. Но это мое личное мнение, я других таких примеров не знаю.
Во сколько обходится содержание музея?
Очень дорого. Десятки тысяч долларов в месяц (не сотни, но десятки). Всё дорого — начиная от аренды, которую мы платим городу Москве, заканчивая зарплатами, охраной, работой всех технических систем и поддержанием произведений в хорошем состоянии. Но самое дорогое — выставочная деятельность, это уже сотни тысяч долларов.
Спустя десять лет работы уже можно сказать, кто приходит в музей русской иконы?
Аудитория самая широкая — по возрасту, образованию, подготовке. Бывают особенные посетители: у нас в музее есть старообрядческая молельня, в которую приезжают совсем небогатые люди из Центральной Сибири (Омск, Томск, где много староверов), чтобы молиться и петь по своей нотной записи, по крюковым книгам. У них даже мобильников нет – но информация об этой молельне каким-то образом распространяется.
Чем хорош музей? Тем, что для людей, которые вообще ничего не понимают в иконах и знают только Иисуса Христа, Богоматерь и Николая Угодника (а таких людей большинство), музей открывает первый уровень познания иконы, дает возможность двигаться в их изучении дальше. В церкви никто смысл, содержание икон объяснять не будет, там нет людей, которые этим должны заниматься.
Наш музей — место уже привычное и любимое москвичами. Люди идут в Афонское подворье и к нам идут через дорогу. Объяснение через культуру и науку каких-то православных религиозных ценностей нередко более понятно, чем если сразу окунать человека в молитву, в пост. Ведь по сути иконопись — это богословие в красках, и через икону вера более понятна, через икону раскрывается Евангелие.
Икона «Святитель Афанасий Александрийский»
Середина XV века
Псков
Как музей воспринимается церковью, государством? Ведь время от времени звучат голоса, что все иконы должны находиться в церквях или наоборот — только в государственных музеях.
Примитивного подхода (всё отдать в церковь) сейчас нет. Когда люди видят, какую работу по обучению, сохранению, восстановлению мы проводим, то у них нет сомнений в том, что музей нужен. На самом деле и у церкви нет никаких претензий. Сейчас представители Русской Православной церкви — высококультурные, высокообразованные люди, у которых здравый смысл преобладает над желанием видеть все эти предметы в храмах. Задача цивилизации — сохранить эти памятники для потомков, а не отдать в церковь, чтобы помолиться перед ними год-два и чтобы они пропали навсегда. Православная церковь без музеев тоже не видит путей сохранения икон. Да и нет такой возможности (и задачи) у церкви — сохранять. Есть понимание, что в нашей стране можно сохранить иконы только в сотрудничестве и с помощью музеев.
А отношения наши с государством простые: оно ничем музею не помогает, но очень большое спасибо, что не мешает в развитии, не ставит препон и ограничений.
Икона «Богоматерь с Младенцем, Иоанн Предтеча и великомученица Екатерина (Обручение великомученицы Екатерины)»
Первая четверть XVI века
Критский мастер
Вы говорили, что за границу было вывезено огромное количество икон. Поддерживаете ли вы контакты с зарубежными коллекционерами?
Не просто поддерживаю, а привлекаю их к проектам музея. В отделе личных коллекций ГМИИ имени Пушкина мы организовали (и полностью профинансировали) грандиозную выставку «Шедевры русской иконописи XIV–XVI веков из частных собраний», в которой участвовали коллекционеры из США, Канады, Европы. Комиссия ГМИИ с нашим участием отбирала (по значимости, по сохранности) произведения для этой выставки — всего сто икон, шедевры, которые никто никогда не видел и вряд ли еще увидит, так как они находятся в частных собраниях. Теоретически такой проект был просто невозможен, поскольку за перевозкой, транспортировкой икон такого уровня стоят сложнейшие юридические, финансовые и технические детали. Страховка, специальные контейнеры для перевозки, охрана, сложности с таможней, миллион документов. И когда ты (зарубежный коллекционер) имеешь представление обо всех этих сложностях, ты еще подумаешь: а надо мне все это? Снимать со стены, везти в Россию, выставлять на обозрение, а потом увозить обратно – или пусть лучше дома повисит? Но нам удалось всех крупных коллекционеров убедить, и они участвовали в выставке.
Какие сейчас планы у вас и у музея?
Сейчас вокруг нашего музея объединились не только российские коллекционеры, а коллекционеры икон со всего мира, и я хочу построить в Москве международный центр русской иконы. Это реально сделать только в России: у итальянцев есть Возрождение, у американцев — современное искусство, а у нас, по сути, только иконы — хрустальный сосуд нашей культуры, невероятно хрупкий, который нужно беречь и к которому после революции было варварское отношение. Я написал несколько писем Сергею Собянину о том, что только на свои деньги, не привлекая средства из бюджета, я готов построить в Москве лучший в мире музей древнерусского искусства.
Мы можем приглашать к сотрудничеству не только коллекционеров, но и государственные музеи, при этом не надо трогать постоянные экспозиции и активно используемые фонды музеев, можно выставлять то, что есть в запасниках, ведь там могут быть шедевры, нуждающиеся в реставрации.
Есть какое-то конкретное место в Москве, где бы вы хотели построить этот международный центр?
Это стрелка между Остоженкой и Пречистенкой, за памятником Энгельсу. Там стоит вросший в землю двухэтажный особняк, заброшенный, памятник архитектуры. Он шестнадцать лет назад был передан на инвестконтракт, но им так никто и не занимается. За этим особняком находятся пустырь и еще один особняк (не памятник архитектуры), который тоже шестнадцать лет никем не ремонтировался. Вот здесь можно было бы построить музей, который бы влился в концепцию музейного квартала — с учетом расширения ГМИИ имени Пушкина, здания музея Шилова, здания музея Глазунова, Музея Пушкина, Литературного музея. Пока от московских властей я получаю отказы и отписки, но надеюсь, что здравый смысл восторжествует.
А что будет со старым зданием?
Здесь музей расшириться уже не может, и скорее всего тут будет филиал (с какой-то тематикой), возможно библиотека и научный центр.
Существуют ли на ваш взгляд в России еще коллекции икон, которые могут превратиться в музей?
Назвать себя музеем может любой, но выйти на наш уровень — а мы пять лет назад были приняты в Ассоциацию музеев при ЮНЕСКО, чего добивались выставками, статьями, изданиями книг, показывали русскую икону всему миру, получили масштабное признание — вряд ли кто-то еще сможет в настоящих условиях проделать такую работу.
