ARTANDHOUSES встретился с художником, чтобы поговорить о его творческом методе и предстоящей выставке «Прошлое и настоящее в трех частях» в рамках «Фотобиеннале 2016».
Хироcи Сугимото входит в топ-200 лучших художников XX века. Он известен своими крупноформатными фотографиями диорам, морских пейзажей и зданий в расфокусе. Сугимото родился в 1948 году в Токио, и сегодня ведет жизнь на два города, разрываясь между японской столицей и своей студией в Нью-Йорке. Мастер минималистичной съемки, он начинал свою карьеру тогда, когда в обществе велись горячие дебаты о значении и месте фотографии в изобразительном искусстве. Сегодня нет сомнений в том, что Сугимото — художник, несмотря на то, что свои работы он создает с помощью камеры большого формата (8×10) и длительной выдержки.
Почему вы решили перебраться в Нью-Йорк из Токио? Что такого вам этот город пообещал?
Мой переезд в Нью-Йорк состоялся в 1970-е годы, как вы знаете, это было время хиппи. Меня просто влекло в этот бурлящий идеями город. В Америке я открыл для себя современное искусство.
А вы сами стали хиппи тогда?
Нет, зачем мне это? Кстати, в 1972 году я посещал и Москву, я вообще тогда много путешествовал.
И как Вас принял Нью-Йорк?
В первый мой приезд, тогда еще туристом, я заглянул в Американский музей естественной истории. Меня сразу же поразили их диорамы. С одной стороны, таксидермия, чучела животных, а с другой, удивительная реалистичность на фоне раскрашенных задников. Я стал эти диорамы фотографировать и эти снимки сложились в мою первую серию. Она есть на этой выставке. С той поры я объездил множество таких музеев по всему миру, так что моя серия постоянно пополняется.
Сегодня подобным смешением реальности занимается фотограф Джоан Фонкуберта, делающий реалистичную фотомозаику, но вы были самым первым и радикальным. Вы ведь еще и печатали их в огромном размере.
Да, я, кстати, разработал свой собственный стиль печати. Я пробовал метод Уолкера Эванса, метод Адамса. Они использовали различные виды формул и химических веществ. Я потратил довольно много времени на изучение химии, я печатал фотографии большого формата из собственных негативов. Как создать приятный серый тон? Какой уровень серости дает глубокий черный? Ведь даже в самой глубокой тени есть тон. Я изучал реакцию серебра, именно оно делает тона изображений настолько богатыми. Я, кстати, большой фанат серебряного цвета.
То, как вы снимаете похоже на то, что делали художники ранней фотографии?
Да, похоже. Люди как раз тогда использовали камеры очень большого формата. Мне этот метод до сих пор кажется методом, который дает наилучшее качество изображения. Мы продолжаем изобретать сложнейшие технологии, цифровые приборы, однако, моя большая камера по-прежнему делает наилучшее качество изображения. Поэтому придерживаюсь традиционного метода.
Нынешняя выставка носит название «Прошлое и настоящее в трех частях». У меня создалось впечатление, что вы будто воюете со временем. Какие у вас отношения со временем?
Время как таковое было до рождения человека, будет оно и после его смерти. Для меня как раз фотография — выражение времени.
Вы неоднократно говорили об ощущении призрачности бытия, которое тревожит Вас с детских лет, а со временем даже стало Вам нравиться. Что такого произошло в вашем детстве, что вы вдруг почувствовали тревожность бытия?
Вообще человечество в целом и человек в частности — довольно тревожные явления. И человек сам всегда тревожится. В своих работах я пытаюсь понять, почему из всего животного царства только у человека появилось сознание и разум.
Как к вам приходят идеи, концепции для съемок?
Обычно я нахожу одну идею, она становится основой для серии, и потом могу к ней бесконечно возвращаться, пополняя таким образом серию. Я возвращаюсь до тех пор, пока идея работает. Это своего рода самодисциплина, которая помогает сохранять высокие стандарты моей техники и концепцию. Сейчас мне 67 лет, и я отчасти научился держать ток мыслей и идей. Я стараюсь бодрствовать с полуночи и до раннего утра, то есть все то время, пока другие спят. Это самое лучшее время для появления идей. Кстати, раньше я ненавидел джетлаги, а теперь полюбил их за возможность переключаться во времени.
Вы выбрали в качестве своего кредо монохромную съемку. Почему?
Я не люблю цифру, предпочитаю традиционный черный и белый цвет, такую съемку гораздо труднее контролировать. И мне это нравится. Я использую цифру время от времени, но только не для моего искусства. Сегодня с такой большой камерой, как у меня, все сложнее становится выезжать путешествовать. Все эти пункты досмотра с их рентгеновскими лучами могут попросту уничтожить мое оборудование. Поэтому я все чаще думаю о том, что я могу сделать, не выезжая за пределы своей фотолаборатории.
Я знаю, что однажды к Вам пришел лидер группы U2 Боно и попросил одну из ваших фотографий. Что было потом?
Иногда я свои работы продаю, как и в случае с Боно. Он просто пришел ко мне и попросил один из морских пейзажей для обложки их альбома. Я согласился. И тогда ко мне многие богатые покупатели стали обращаться. Однако мне не хотелось иметь со всеми ними дело и я предложил Боно сделку, обмен, как делали в Каменном веке. Я тебе фотографию, а ты мне — музыку. И я получил право использовать их музыку, правда, я им не воспользовался, но оно есть.
После переезда в США вы остаетесь японцем, чувствуете связь?
Мне кажется, я стал еще больше японцем после переезда в Америку, я стал изучать дзен. Я хотел ответить на многие вопросы, поэтому начал изучать свою собственную культуру. Западная культура говорит о том, что нужно вырубить дерево, поймать животное, чтобы приручить его. Западная культура, уничтожая природу, создает цивилизацию. Но в Японии это совершенно противоположно: мы должны уважать природу, и, в свою очередь, она дает нам то, что нужно. В этом корень синтоизма, который остается очень сильным в японском сознании.
